– Хочешь увидеть одну штуку, которая волнует, почти как картина Рембрандта? – спрашивает Георг.
– Ну что ж, валяй.
Он вынимает из своего носового платка какой-то предмет, и тот падает со звоном на стол. Я не сразу различаю, что это. Растроганные, смотрим мы на него. Это золотая монета в двадцать марок. В последний раз я видел такую монету еще до войны.
– Вот было времечко! – говорю я. – Царил мир, торжествовала безопасность, за оскорбление его величества еще сажали в кутузку, «Стального шлема» не существовало, наши матери носили корсеты и блузки с высоким воротом на китовом усе, проценты выплачивались аккуратно, марка была неприкосновенна, как сам Господь Бог, и четыре раза в год люди спокойненько стригли себе купоны государственных займов и им выдавали стоимость в золотой валюте. Дай же облобызать тебя, о блистающий символ дней минувших!
Я взвешиваю на ладони золотую монету. На ней изображен Вильгельм Второй, теперь он живет в Голландии, пилит дрова и отращивает себе эспаньолку. На монете у него еще торчат лихо подкрученные усы, которые тогда назывались «Цель достигнута». И цель действительно была достигнута.
– Откуда это у тебя? – спрашиваю я.
– От некоей вдовы, получившей в наследство целый ящик таких монет.
– Боже милостивый! Сколько же такая монета сейчас стоит?
– Четыре миллиарда бумажных марок. Можно купить себе домик. Или десяток роскошных женщин. Целую неделю кутить в «Красной мельнице». Восьмимесячная пенсия инвалида войны.
– Хватит…
Входит Генрих Кроль в полосатых брюках с велосипедными зажимами.
– Это должно порадовать вашу верноподданническую душу, – заявляю я и подбрасываю в воздух золотую монету. Он подхватывает ее, смотрит на нее влажными глазами.
– Его величество… – взволнованно бормочет Генрих. – Да, были времена! Мы тогда еще имели свою армию!
– А насчет времен – то для кого как, – замечаю я.
Генрих негодующе смотрит на меня.
– Вы, вероятно, согласитесь, что тогда было лучше, чем теперь.
– Возможно!
– Не возможно, а бесспорно! У нас был порядок, устойчивая валюта. Никаких безработных, цветущая экономика, мы были народом, который всем внушал уважение. Или вы и с этим не согласны?
– Совершенно согласен.
– Вот видите! А что сейчас?
– Беспорядок, пять миллионов безработных, дутая экономика, да и сами мы народ побежденный, – отвечаю я.
Генрих опешил. Он не представлял себе, что я так легко со всем соглашусь.
– Вот видите, – повторяет он. – Сейчас мы погрязли в дерьме, а тогда катались как сыр в масле. Соответствующие выводы вы, вероятно, можете сделать, не так ли?