Я думала, у батюшки падучая. Изо рта пошла пена, глазки закатились… Не дал договорить, заверещал как резаный:
– Я постигнул, уразумел. Чем еще грешна, дочь моя?
Мало тебе, мазохист средневековый, так на:
– Мучает меня, отче, один вопрос…
– Поведай мне, дочь моя, надеюсь я облегчить твои муки.
Безусловно! Всенепременно! Получи фашист гранату:
– Почему, когда ты разговариваешь с Богом – это названо молитвой, а когда Бог с тобой – шизофренией?
Пятиминутное молчание и несмазанный скрип мозговых шестеренок. Прерывая затянувшееся безмолвие, прозвучало робкое уточнение:
– А полегче грехов у тебя не найдется? Ну, прелюбодеяние там, кража, убийство?
Приплыл мужик до кондиции. Гордо проинформировала:
– Нет, в этом не грешна. По мелочевке не работаю.
Тяжкий вздох:
– Иди, с миром, дочь моя. Отпускаю ныне все грехи твои.
И мы оба вывалились из неуютных душных кабинок: цветущая, довольная я – и потный, красный богослужитель. Кондрад окинул нас подозрительным взглядом и проследовал на лавку в исповедальню. В пока еще открытую дверь увидела, как он ощупывает соединяющую два помещения стену. Это он о чем подумал? Наглец!
По истечении десяти минут, потраченных мной на прокладывание своего заранее припасенного шнурка от кувшинов с церковным маслом до места зажигания свечей, кабинка святого отца принялась ходить ходуном. Чуть-чуть погодя, старичок выпал из исповедальни с криком:
– Отпускаю, все тебе отпускаю, сын мой! Приходите завтра! – и вымелся наружу, по дороге почесываясь обо все выступающие предметы. Следом вышел Кондрад, озадаченно глядя на богослужителя. До чего-то додумавшись, мотнул головой в мою сторону:
– Пошли. Завтра вернемся.
Я послушно последовала за ним, невзначай уронив горящую свечку. По дороге поинтересовалась у Иалоны:
– Слышишь, тебе церковь нравится?
Девушка задумалась:
– Видимо, да. Она нам весьма дорого…
Позади раздался взрыв.
– Ныне она будет тебе дорога как память, – поставила я ее перед фактом, испытав немалое удивление и даже легкое потрясение. Мои расчеты сводились лишь к пожару, взрыв сценарием был не предусмотрен. Но так даже лучше. Дольше восстанавливать придется.
Мои сопровождающие немедленно развернулись и устремились на грохот. Все, за исключением Кондрада. Он остался со мной и, прислонившись плечом к стене, удивительно спокойно высказал следующее:
– Если это то, что я подозреваю, принцесса, то тебе это не поможет. Обычно я не отступаю от собственных слов, но могу с легкостью пересмотреть принципы. Никогда до этого момента я не поднимал руки на женщину, но видно пришло время. Ты непрестанно подвергаешь испытанию мое терпение, и когда оно закончится, ты пожалеешь об этом дне. Запомни.