Хороша я буду, свалившись в обморок на броске через плечо. Погодите ребята, счас полежу, отдохну и добью к чертовой матери. Эй, интуиция, как мыслишь – подождут? И я о том же. Блин, почему при рождении мне никто не сказал, что кроме интеллекта нужно прокачать удачу? Ужасающее упущение. Хрен с ним, вот пахнет от меня ароматом помойки – это да, одежда в крови, грязи, местами порвана, раны старыми, испачканными повязками замотаны, но хоть замотаны. Вместо волос колтун. Бомжатник на выезде. К месту, кто спер мою любимую бандану на сувениры?
За дверью послышались гулкие шаги и металлический лязг. О, у меня посетитель, а гостей радушной хозяйке этого 'великолепия' принято встречать стоя. Но я не вскочила сразу – не смогла. Обессиленная, присела с трудом, со скрипом зубов, но присела, а потом подтянулась на цепях дрожащими, неверными руками и перевалилась на каменную лавку. Все ж не на полу. Потом, захватив цепи, оперлась руками и попой о выступ на стене и встала на подкашивающихся ногах.
Почти встала. На самом-то деле, я почти сидела на этом выступе, понимая – упаду, второй раз не подняться.
Бьющий по ушам скрип двери, и в проеме нарисовался горилообразный дядечка, заросший по макушку черной шерстью и с удивительно добрыми маленькими глазками. Он протопал ко мне:
– Ожила? Ну и славно. Надоть хозяину сказануть. Накось, подкрепись, – и сунул в руки глиняную кружку с водой и ломоть хлеба. Спаситель! Лишь только сейчас я поняла, что умираю, хочу пить. Чуть не засмеялась. Я и так умираю. Почти наверное умру с ранами в средоточии сырой инфекции. Тут не то что ранения – укола иглой хватит, чтобы схлопотать заражение и в течение максимум недели отправиться к праотцам. Значит, можно себя не беречь. Будем куражиться по-полной.
Выхлебав воду до дна и вернув посудину, я покрутила хлеб в руках и отложила. Чувства голода не беспокоило. Тюремщик осуждающе покачал головой, и, направляясь к выходу, сказал:
– Ты это, не фордыбачься, тута тобе на сутки. Лопай, копи силушку, хозяин-то у нас лютой.
Какая исчерпывающая характеристика: 'лютой хозяин'. Что ж подождем, делать все равно больше нечего. В моем 'гранд-отеле' нет ни окон, ни часов, и ход времени определить тяжело. Сколько прошло минут или часов, пока снова не раздался звук шагов, сказать невозможно даже приблизительно.
'Какая я популярная, все ходят и ходят', – хрипло посетовала я, приподнимаясь на цепях с каменной лавки и пережидая приступ головокружения. На этот раз ко мне пожаловал симпатичный подтянутый мужчина, если кому, в отличие от меня, нравятся блондины лет тридцати-тридцати пяти, с очами голубого цвета и разряженные, как петух. Никакого минимализма в украшениях – 'все свое ношу с собой'. 'Петух' танком пер ко мне, потирая миниатюрные ручонки: