– Они сами хоронят.
– И никто из батальона больше туда не ездил? – обводя глазами офицеров, удивился Поляков.
– Нет, – виновато сказал капитан.
– Да-а, помер Максим – и хрен с ним…
– У нас запарка была дикая… – нерешительно вступился майор. – Выполняли срочный приказ командующего.
– Приказы, конечно, надо выполнять… – еще раз оглядывая сиденье машины, раздумчиво сказал Поляков.
Он знал, что со своей невзрачной нестроевой внешностью, мягким картавым голосом и злополучным, непреодолимым пошмыгиванием выглядит весьма непредставительно, не имеет ни выправки, ни должного воинского вида. Это его не огорчало, даже наоборот. Не только с младшими офицерами, но и с бойцами, сержантами он держался без панибратства, но как бы на равных, словно они были не в армии, а где-нибудь на гражданке, и люди в разговорах с ним вели себя обычно непринужденно, доверительно.
Однако эти майор и бравый капитан явно его боялись, ожидая, видимо, неприятностей. Заслуживал же в этой истории неприятных слов и, более того, взыскания только уполномоченный контрразведки, но он-то как раз был совершенно невозмутим.
– Ни капли крови, никаких следов… – обратился к нему Поляков. – Какие все-таки у Гусева были ранения? Как его убили? Кто?.. Ведь вы должны были если не выяснить это, то хотя бы поинтересоваться. А вы даже в госпиталь не выбрались.
– Я съезжу туда сейчас же, – с готовностью предложил старший лейтенант.
– Это надо было сделать неделю тому назад, – неприязненно сказал Поляков.
Его удручало, что здесь, во фронтовом автомобильном батальоне, где люди не спят ночами, по суткам не вылезают из-за руля, где не только командиры взводов, но и ротные, и сам комбат не чураются возиться с машинами (о чем свидетельствовали руки и обмундирование обоих офицеров), ходит чистенький благоухающий наблюдатель, и этот невозмутимый сторонний наблюдатель, к сожалению, – коллега, представитель контрразведки. Причем от него ничуть не требовалось копаться в моторах, но и свое непосредственное дело он толком не знал и ничего не сделал.
На земле, метрах в трех от машины, Поляков заметил скомканный листок целлофана, подойдя, поднял и, поворачиваясь, спросил:
– А это что?
Все посмотрели, и старшина сказал:
– Это, значит, из кузова… Я выбросил… Мусор.
– Из этой машины?! – живо воскликнул Поляков.
– Да.
Поляков уже развернул листок, осмотрел, потер о ладонь – кожа засалилась – и, обращаясь в основном к старшему лейтенанту, спросил:
– Что это?
– Целлофан? – рассматривая листок, не совсем уверенно сказал старший лейтенант.
– Да… сто шестьдесят миллиметров на сто девяносто два… Что еще вы можете о нем сказать?