Позднее узнала я, что многие наши начальники были, действительно, с нами «на равных». Это были или вовсе уж ни в чем не виноватые «окруженцы», неудавшиеся разведчики, вроде моего мужа, или вообще чем-то провинившиеся перед каменным твердолобием советско-фашистской системы. Обстановка тех лет, когда каждый был «сам у себя под стражей» (вплоть до самого Сталина), в их примере реализовалась особенно четко. Такие офицеры, начальники санчастей с нами были особенно осторожны, но, безусловно, понимали тех, кому «повезло» меньше, чем им. В дальневосточных лагерях, по рассказам мужа, простые надзиратели грубили таким офицерам, злобно и публично обзывали их «власовцами», если проникали в тайну. И те вынуждены были «глотать» обиду.
— Разными путями попадаем мы в Арлюки, — отвечает мне с горечью невероятный этот, неправдоподобный офицер НКВД, разминая очередную папиросу и, повернувшись лицом к окну, а ко мне спиной, говорит: «А ведь я вас видал. В двух спектаклях в Киселевке. Девочка-негритянка… Вы-то меня не запомнили — мы ведь для вас поди все на одно лицо… — Пристукнув портсигаром, он заканчивает разговор.
— Вот что. Скоро приедет сюда комиссия с генералом во главе. Вы конечно знаете, что в Сиблаге, на участке Маргоспиталя, есть стационарный профессиональный театр из заключенных артистов. На всю округу известная наша «театральная шарашка…»
О профессиональном театре Сиблага мы, артистки киселевского «погорелого театра», конечно знали, оттуда в систему ИТК попал и наш Иван Адамович. Но в Арлюк на гастроли тот театр не приезжал: далеко, и нет условий. Тот театр казался нам недоступен, как и театр Радлова, подвизающийся, по слухам, на Волго-Доне.
Театр Радлова попал в заключение всей труппой, как репатриированный. В оккупацию он застрял в Пятигорске, еврейский состав потерял: то ли убили, то ли эвакуировать успели. Оставшуюся труппу немцы вывезли в Германию, потом прямым ходом их репатриировали в заключение куда-то на Волгу. О таких «настоящих» театрах мы и помышлять не смели, тоскуя о своем, «погорелом», стоившем нам стольких жертв, переживаний, волнений. Мы теперь только добром поминаем сердитого, несправедливого, надменного, наглого и талантливого И. А. Пьяницу, деликатного ворюгу, лагерного волка, давшего нам сладость творческой работы.
— По большому секрету: — продолжает неправдоподобный начальник, — театр Сиблага тоже разваливается: оттуда идет этапирование зеков с тяжелыми статьями в лагери особого режима. А у них — большинство таких. Артистов начинает не хватать. Обратимся-ка мы с вами к генералу! Подайте заявление через нашу КВЧ в тот Театр. Я генералу суну готовую бумажку… Там электричество. Евгения Борисовна, настоящая сцена…, режиссура… Стоит попробовать. Только этот разговор наш строго между нами. Я уверен, вы умеете молчать.