Как пользоваться весами я узнала теперь, но ящики носят так часто, что доточно взвешивать не успеть, записываю все равно «на глазок». Такая работа называется «туфта». Я думаю, почему же Леночка, умея обращаться с весами, не вызвалась в учетчики?
Леночка удивительно добросовестна. Что такое туфта, она еще не знает. Такой же была в лагерях и я вначале. Фундаменты складывала по инструкции, правильно сажала растения. Теперь, после жуткого опыта Анжерки, я другая.
Леночка — дочь эмигранта из Шанхая. Свое заключение она пока принимает как подвиг. Подвиг во имя чего? Родины, на которую она после войны вернулась добровольно и без всякой вины была с мужем посажена. Пока у нее принцип: «Мне то же, что и моему народу!» Никаких «антисоветских» разговоров она не ведет, оправдывает многое, воззрения ее гуманны. Однажды она упрекнула меня в неуважении к окружающим людям и заставила меня задуматься и понять, как я внутренне изменилась.
В перерыве подзываю бригадиршу: «Я пойду таскать. Поставь на мое место Лену. Она тоже слабосилка и весы знает». — «Так я же Вас на ее место и поставила. Уж больно долго она копается с расчетом веса. Ящики рассматривает. Они у нас двух стандартных весов, надо вычитать средний и все.
— Эге! — думаю я, — значит, надо еще и вычитать! Значит, я сразу же работаю по законам туфты. Продолжаю с деловым видом гонять гирьку, пишу, что попало, девчатам приятным ставлю высший вес. Леночкиной паре — самый высший. На лету шепчу Леночке: «Ах, Леночка! Когда же вы научитесь туфтить!». Она смотрит на меня осуждающе: на ее родине строится социализм. При такой оказии туфтить преступно!
Все это пробегает в моей памяти, пока я «кобенюсь»— перед начальником, но в области искусства — помилуйте! — я тоже не хочу «туфтить». А офицер, доброжелательно глядя на меня, продолжает своим интеллигентным, голосом:
— Очень хорошо бы оставить Вас в Арлюке. Хорошая самодеятельность — знаете, какая отрада в безотрадной жизни зеков! Но и вас… жаль: очень уж в Арлюке условия жизни ужасные… Вот и думаю я, как вас устроить! Как спасти?.. От всего этого, как спасти?
— Что он притворяется, играет в «доброго дядю»? Может быть, это предисловие, чтобы предложить мне сексотство, завербовать повернее? Неужели это хитрость? Жаль. Он совсем интеллигентен… — и в наступившем молчании у меня вдруг вырывается хриплый шепот: «Как Вы сюда попали, гражданин начальник?» — Я холодею от такой «Достоевской» ситуации. Однажды такая ситуация уже была в разговоре с «вольным» лагерным собаководом, пришедшим в нашу амбулаторию что-то полечить. Слушая его восторженный рассказ об уме какой-то собаки, я заметила что-то вроде, можно ли любить собаку, дрессированную для преследования людей. Парень посмотрел на меня с удивительно задумчивой серьезностью: «Собаки не виноваты…» Но то была короткая реплика, а тут шел разговор на «равных».