— Какой же у тебя гнусный характер, вдобавок ко всему напрочь отсутствует воспитание. Ущербный ты человече!
Во-во! Началось. Надо посильней подзадорить, подколоть, тогда он взорвется, как воздушный шарик. Ради друга я готов терпеть многое, но только недолго. Лишь бы он не переходил в своем гневе рамки разумного.
— Есть, есть пара друзей! Хороших друзей, вместе с ними я пуд соли съел.
— И они всегда приходили тебе на помощь?
Я призадумался.
— Знаешь, Серафим, приходили, но не всегда, и этому я даже рад. У меня было несколько кошмарных периодов в моей жизни, когда мне никто не мог помочь, и друзья могли, сами того не желая, только усугубить переживания, навредить…
— А ты часто им приходил на выручку?
— Признаюсь, редко, — подумав, ответил я. — И то, если нужно было помочь деньгами или физической силой.
— Получается, что ваша дружба не испытана на прочность бедами. Молот невзгод не обрушивался на ваш союз.
— Значит, не обрушивался, да и незачем ему было молотить по нашей дружбе. Вдруг она окажется хрустальной? — с сомнением в голосе ответил я Серафиму.
— Ты не прав. Когда ты видишь, что дела плохи, а друг упорно молчит, иногда все же нужно спешить ему на выручку. Бывает, думаешь, что беда — не беда, а потом оказывается все намного хуже. Чтобы этого не произошло, полезно сломить недовольство или сопротивление старого товарища и вытащить его из погибельного болота. А потом он же и будет тебя благодарить…
— Вполне возможно, что ты прав… А у тебя, инквизитор, были друзья?
— Был один старый друг. Умнейший был человек, да имел пагубную страсть к алхимии. Ох, и пришлось мне повозиться, чтобы спасти его.
— Алхимия? Что-то знакомое… А, вспомнил, всякие там философские камни, превращение свинца в золото и прочая мутотень.
— Вот-вот, мутотень!
— И как же ты его спас?
— Отправил на костер.
Услышав эти слова, я от удивления поперхнулся яблоком.
— И это ты называешь спасением! — воскликнул я.
— Конечно! — подтвердил Серафим, — ведь была спасена от дьявола его бессмертная душа. Прискорбно, что земной путь моего друга закончился столь плохо, но это все, что я мог сделать для него.
— Да, — пораженно прошептал я, — а он напоследок тебе ничего не говорил, например, может быть, благодарил?
— О, он сыпал проклятьями, как крестьянин зерно в борозду.
— Я, признаться, понимаю твоего друга. Надеюсь, слова его были крепки, как металл, точны и остры, как стрелы Робин Гуда… Кстати, а что тебе Наверху сказали?
Я посчитал, что наступил самый подходящий момент разузнать о реакции ангельского руководства на его донесение.