«Заберет на обратном пути, — почему-то подумал я, — решила меня помучить, как смертника, постоянно ожидающего исполнения приговора. Сволочь!»
Время шло, но вокруг ничего не менялось, словно время остановилось или замерзло. Безмолвие, мрак и состояние полного покоя. Подсознанием я понимал, что уже не нахожусь в том мире, в котором прожил тридцать лет. Обидно, если вместо прежней насыщенной цветами и звуками действительности придет другая — мрачная, холодная и безмолвная реальность... Умереть — не встать!
Вдруг сквозь мрак и холод прорвались странные звуки. Гул и, кажется, выстрелы. Потом послышались голоса, которые были все ближе и ближе. Но напрасно я озирался, вокруг меня никого не было… Никого…
«Наверное, это души таких же грешников, как и я… Или призраки!»
Когда голоса раздались совсем близко, почти над ухом, мне стало не по себе. Меня видят, а я — нет. Так нечестно, хотел я закричать, но от страха так и не закричал. Из моих уст смогло вырваться нечто нечленораздельное: «А-а!!!» И тут рядом со мною раздался грохот и треск, как если бы в этот мир темноты и безмолвия, попало пушечное ядро.
Я понял, рядом со мною происходит что-то жизненно важное, и мне нужно вырваться из черного и холодного мира, вернуться обратно, назад, туда, где легко и тепло. Я было дернулся, захотел встать и закричать во все горло, но у меня получилось только слегка пошевелиться. Но мрак не отпускал меня. Я не мог пошевелить ни руками, ни ногами, словно был спеленован.
Кто-то подсказывал мне знакомым сварливым голосом:
«Ну что же ты молчишь? Кричи! Кричи громче! Громче кричи!»
— Помогите, помогите, — прошептал я.
Мои губы и челюсти почти не слушались меня, никак не желая открываться. Но и этого шепота оказалось достаточно, чтобы откуда-то появилась сильная рука и вырвала меня, как рыбу из воды, из мрачного измерения Смерти.
Вокруг меня стало светло, но кто-то продолжал меня трясти. Я чувствовал себя мягкой игрушкой, у которой руки и ноги, то вздымаются вверх, то безвольно падают вниз. Мне хотелось крикнуть тому, кто так тряс меня, чтобы прекратил, но вырвалось лишь:
— Больно…
— Жив! Жив, курилка! — сказал незнакомый, но довольный голос.
И тут послышались удивленные возгласы и, что самое приятное, смех. Смех людей наконец-то нашедших меня.
Я с трудом разлепил веки и увидел огромного человека, стоящего у входа в маленький туалет самолета, на протяжении двенадцати дней бывшего моим домом. Его бородатое и скуластое лицо светилось радостью и удивлением, а за ним толпились другие люди. Их было много! Бородач, видимо думая, что я глухой, громко закричал: