Сибирский Робинзон (Черетаев) - страница 35

Мы замолчали. Я сидел на земле, а недалеко от меня пристроился мой ангел-хранитель. Меня терзали сомнения. Разве можно не умереть и попасть на небеса? Почему я здесь очутился? И вообще что со мною произошло?

— Значит, я жив?

— Жив, жив, — успокоил меня Серафим, — но если не проявишь немного сообразительности, то очень скоро о тебе будут говорить в прошедшем времени.

— А что случилось? — с испугом спросил я.

— Сюда, на этот мост попадают те, кто находится между жизнью и смертью. Ты как раз сейчас и балансируешь между ними.

— Понятно, что ничего не понятно… А я сейчас кто?

— Ты это ты, я это я, — ответил ангел и пожал плечами.

— А как я могу быть одновременно и там и здесь, если я жив.

— Ну, как тебе попроще сказать… Понимаешь, там, на земле, твое тело, так сказать, alter ego, нет, лучше будет сказать, altera pars, то есть «другая сторона», а здесь как бы душа, но в тоже время они все равно едины и составляют одно целое. Душа и тело разделяются полностью только в момент физической смерти.

— Интересно…

— Очень интересно… Прямо дух захватывает! — с какой-то злостью в голосе сказал ангел.

Я пытался спешно сообразить, что же мне делать. Я угодил в ситуацию настолько неправдоподобную, что мой жизненный опыт молчал, как партизан, а ангел-хранитель, по всей видимости, объявил забастовку.

— И ты хочешь сказать, что я погибаю, — закричал я, — а ты здесь прохлаждаешься!

— А я что могу поделать, коли ты — болван невнимательный! — завопил в ответ Серафим. — Сам виноват.

— Объясни, что же произошло на самом деле?

— А-а-а… пустяк… Такое с каждым может случиться. Твой самолет упал в тайгу. И ты третьи сутки без тепла и пищи. Но если бы ты проявил хоть чуточку сообразительности, то не был в таком катастрофическом положении. И боюсь, ты её не проявишь. Жаль!

— Странно, — пробормотал я, проигнорировав его выпады в мой адрес. — А почему я не чувствую ни голода, ни холода?

— Телесные муки — для тела, а душевные, сам понимаешь, чей удел.

— Что же делать? — с отчаянием спросил я у своего ангела-хранителя.

— Dimicandum! Надо бороться! — воскликнул ангел. — И мы будем бороться! Будем!?

Я согласно закивал головою.

— Хочешь на себя полюбоваться?

Несмотря на все его ехидство, я кивнул. Прошла одна минута. Пять минут — ничего не происходило. Я заерзал, как нетерпеливый зритель, который отсмотрел уже свою порцию утомительной рекламы в ожидании начала фильма.

— Ты кого-то еще ждешь? — Серафим демонстративно покрутил тем, что можно было считать его головой. — Ну, что ты не начинаешь?

— Я? А что я должен делать?