— Был.
— А кем, если, конечно, не секрет?
— Важным сеньором. Меня даже придворные министры боялись. Иной раз как сверкнешь очами на какого-нибудь из этих пройдох, так он сразу побледневший с галопа на цыпочки переходил. Первый министр считал за честь по самым важным вопросам советоваться со мною.
— О как! Прямо уж и первый министр? — с напускным недоверием спросил я.
Серафим гневно засопел. Видимо, умаление ангельского достоинства он считал страшным грехом.
— Ну, верю, верю, — примирительно сказал я.
— Нигилист и революционер, — обозвал меня обиженный ангел.
Серафим сумел меня заинтриговать; он напоминал рыбака, ловящего на блестящую приманку глупую рыбу.
«Вот интересно, а кем на самом деле был этот прохиндей?» — подумал я.
— Великим инквизитором, — мрачно отозвался ангел-хранитель.
Не знаю почему, но я поверил ему сразу. Было в его манерах нечто такое, что вызывало доверие к этому странному утверждению. Хотя удивительно: был инквизитором, а стал ангелом-хранителем.
— Жизнь полна метаморфозами, — заметил я, — сегодня ты гадкий утёнок, а завтра прекрасный лебедь, грациозно скользящий по озеру. Но всё равно жизнь преподносит свои сюрпризы. Казалось бы, чему ещё удивляться? А нет! Век живи, век учись, ибо фантазия судьбы безгранична в своих проявлениях.
Серафим никак не отреагировал. И я продолжил:
— И как же так случилось, что гнусный палач, садист и коварный ханжа превратился в благороднейшего защитника сирых и убогих? — спросил я Серафима. Тот, видимо, насупившись, промолчал. — Поаплодируем нашему дорогому Серафиму, лучшему другу и покровителю Д. Бруно, Г. Галилея и Н. Коперника!
Надеюсь, теперь мой ангел понял, что я тоже могу быть злым, как дикая собака Динго, и злопамятным, подобно сиамской кошке.
Я демонстративно похлопал в ладоши. Серафим последовал примеру мифического Зевса Пантократора и выпустил в меня молнию.
— Ай! Ой!— взвизгнул я и отбежал, почёсывая дымящийся зад. Было больно.
— Если бы не знал тебя ещё с детства, точно бы сейчас согрешил. Сжёг бы хмыря, — прорычал ангел. — Пёс неблагодарный!
Я обозлился. Мало того, что Серафим достаточно жестоко подтрунивал надо мною, он еще заимел препоганую привычку метать молнии. Я уж было решил, препоясав свои чресла, перейти от слов к делу, и дать ангелу хорошую взбучку, но вовремя остановился, догадавшись о разнице весовой категории. Мы разбежались по разным углам, точно боксёры по окончании очередного раунда.
Немного погодя до меня дошло, что после такой ссоры наши пути-дорожки разойдутся, и каждый продолжит свой путь по отдельности. Но перспектива остаться одному в этом безлюдном месте, где не встретишь ни одной живой души, меня не радовала, мысль о возможном одиночестве тяготила. Я огляделся, но злобствующего ангела нигде не заметил. В мрачном расположении духа я уселся под большой яблоней и стал думать, уподобившись великому англичанину. Но ничего путного в голову не лезло, поэтому я плюнул и двинулся в путь.