— Ты сторож? — палец немца ткнул Вацеку в грудь. — Отвечать!
— Я, милостивый пан, — на ломаном немецком ответил Голяновский, прикидывая, что может означать неожиданный поздний визит.
Обычно немцы приезжали на грузовике и сбрасывали мешки с телами казненных, которые сторожу приходилось поочередно грузить на тачку и отвозить к приготовленным ямам. Чин из СД потом отмечал в тетрадке, где и кого зарыли, a Вацек, сносно владевший немецким, но предпочитавший от всех это скрывать, запоминал и вел собственный учет.
В полиции взяли с него подписку и немного платили за эту жуткую ночную работу, но Вацек понимал, что накарябанная им под диктовку черного эсэсмана бумажка никак не помешает немцам отправить его следом за страшными мешками, когда у завоевателей минет надобность в кладбищенском стороже.
— Хорошо, — немец вытянул из кармана за цепочку жетон и сунул его Голяновскому под нос. — Тайная полиция. Возьми фонарь и лопату.
— Так есть, милостивый пан, — кивнул сторож и поспешил к своему убогому жилищу. Немцы закурили и остались ждать на улице.
— Всех ли помнишь, кого хоронил? — спросил высокий офицер, когда Вацек вернулся с лопатой и фонарем.
— Как не помнить? — перекрестился Вацек. — Вот раньше были похороны так похороны, не чета нынешним, но пан может не сомневаться, я помню. И кого с ксендзами отпевали, и кого…
— Ладно, — оборвал его словесный поток эсэсовец. — Место, где зарыл переводчика комендатуры, помнишь? Веди, да не вздумай обмануть. Его весной казнили.
— Так есть, так есть, — поклонился сторож. — Пан офицер может не сомневаться, я тут, как дома, каждый закоулок отлично знаю, не ошибусь. Проше панов последовать за мной.
Он повел их через все темное кладбище, освещая дорогу слабым фонарем. Качались и шумели над головой кроны деревьев, тонко хрустел песок под подошвами сапог, едва угадывались в темноте очертания покосившихся крестов, а Вацек тяжко задумался, непроизвольно считая шаги.
Место, где зарыли известного всему городу хромого переводчика, казненного в немецкой тюрьме, он помнил хорошо — немцы в ту памятную ночь были очень возбуждены, от них сильно пахло шнапсом и языки без умолку болтали, обсуждая произошедшее во дворе тюрьмы СД. Но зачем этим теперь нужна уже поросшая травой яма?
Показывать-таки, альбо нет? Можно ведь запросто привести к любой другой могиле и ткнуть пальцем — вот он, здесь лежит. Но немцы зачем-то велели взять лопату — заставят его рыть землю? Опять же, зачем? Не за ним ли они пришли, за бедным несчастным Вацеком? Если за его жизнью, то почему нужен фонарь и непонятные прогулки в темноте: могли сразу пристрелить прямо на крыльце сторожки и уехать — у них это просто, как муху прибить или раздавить букашку, ползущую по своим делам среди травы и не ведающую о нависшей над ней смертельной опасности.