— Швайн! — раздалось сзади. — Свиньи!
Повернув голову, Макар увидел торопливо бегущего к ним тощего немца с большой клеенчатой тетрадью в руках. Поняв, что перед ним совсем не те русские, которых он оставил здесь, уходя по своим делам, солдат остановился и начал снимать с плеча карабин.
— Хальт! Стоять! Стреляю!
Волков выстрелил первым. Немец согнулся пополам и осел на гравий, выбросив вперед руку, словно стремился поймать разведчиков, даже будучи уже мертвым.
Чиркнула спичка, упала на смоченное керосином сено, побежали веселые язычки пламени, расширяя огненное кольцо, набирая силу, окутываясь поверху чадным синеватым дымком.
— Скорее! — Антон потянул Макара на себя. — Керосин остался?
— Да, — Путко стал мертвенно-бледен, но старался держаться бодро.
— Сюда, — капитан нырнул под вагон, и, согнувшись, пробежал под ним, и выскочил с другой стороны состава. Помог выбраться запыхавшемуся Макару, успевшему прихватить карабин убитого. — Скорее, сейчас они поднимут тревогу! Нам надо успеть.
В небе вдруг появился клуб дыма, потом взметнулось высокое пламя, костром поднявшись над вагоном с прессованным сеном, и почти тут же от вокзального здания взлетели вверх две красные сигнальные ракеты…
* * *
Когда на путях неожиданно хлопнул пистолетный выстрел, штурмбаннфюрер Шель как раз начал допрашивать задержанного солдатами раненого русского офицера. В том, что это именно офицер, у Гельмута не было сомнений — галифе комсостава Красной Армии, коверкотовая гимнастерка, споротые петлицы, стрижка и… руки! У рядового не может быть таких рук, с тонкими чуткими пальцами, какие бывают у музыкантов или хирургов.
А если действительно пленный — военный врач? Почему нет? У него интеллигентное лицо, и повязки на ранах наложены весьма умело. Не исключено, что он сам себя и перебинтовал.
— Вы врач? — приказав усадить пленного на стул и садясь напротив, спросил Шель. Допрос он вел в вокзальном здании. Время дорого, очень дорого!
Пленный молчал, опустив голову.
— По-прежнему неразговорчивы? Ничего, у нас есть средства для развязывания языков. Не стоит доводить до крайностей, поверьте. Отвечайте на вопросы, и я гарантирую вам жизнь.
— Какую? — разлепил спекшиеся губы Сорокин.
— В лагере, — быстро ответил Гельмут.
Пленный заговорил, а это уже пусть маленький, но успех, и его надо всячески развивать. Нельзя же серьезно рассчитывать на получение нужных сведений от ребенка-заморыша, а раненый не выдержит и десяти минут интенсивного допроса — слишком ослаблен ранами и потерей крови и к тому же наверняка голоден.