Улица оканчивалась бензозаправкой. Рядом чернела старая железнодорожная одноколейка, заросшая травой. Справа была какая-то стройка. В кассе заправки никто не сидел. Рудик с сомнением вытащил заправочный пистолет из колонки, потрогал пальцем его дуло и не нашел на нем следов бензина.
– По-моему, здесь уже давно не заправляют.
– Пойдем с этой Навалочной, – посоветовала ему Лидка. – А то нам наваляют. Начистят так, что костей не соберешь.
Но Рудик был непреклонен. Может, он втайне хотел, чтоб ему наваляли, а может, как гончая, взял след. Он обогнул кирпичную коробку, где располагалась касса, зашел с торца и поманил Лидку пальцем. Дериглазова увидела обшарпанную дверь, рядом с которой висела вполне официальная вывеска – такие вешают у дверей министерств и ведомств: «Экзекуции. Моральный и материальный аспект. Тренд. Роуминг».
– Вот видишь. Оказывается, все легально. Они еще и моральный роуминг втюхивают. Просто незаменимые люди.
– А почему у них на двери буква «М»? – обратила внимание Лидка.
В самом деле, на единственной двери, ведущей в фирму, была прикреплена эта во всех смыслах сомнительная буква.
– Просто здесь раньше была уборная, – предположил Рудик. – Они сняли это помещение, чтобы меньше платить за аренду. Логично?
– Логично… – откликнулась парикмахерша. – А может, сюда только мужикам можно?
Белецкий пожал плечами:
– Сейчас проверим. Но они, наверное, закрыты…
Тронул дверь. И оказался не прав: она податливо провалилась под его рукой, потому что была незапертой.
Рудик и Лидка вошли в предбанник. Люминесцентная лампа в вышине мигала, освещая прозекторским светом один старый писсуар в нерабочем состоянии, который был обмотан захватанным целлофаном.
– Я оказался прав, – пробормотал Рудольф Валентинович.
Он задумчиво заглянул в писсуар, как будто хотел обнаружить в нем ответы на терзавшие Лидку вопросы. Но увидел внутри лишь многолетнюю ржавчину. Ему вдруг пришло в голову, что писсуар похож на чью-то забытую душу, не определенную ни в ад, ни в рай и томящуюся в безразличном антидуховном хаосе без надежды на муку или просветление.
Он взялся за ручку из поддельного золота и открыл еще одну дверь, уже дорогую, отделанную пластиком и деревом, указывавшими на то, что моральные экзекуции с респектабельным оттенком производятся именно за ней.
В легком офисном кресле сидела женщина лет тридцати, которая кормила грудью довольно крупного младенца. Голова его была непропорционально большой; толстые и, как показалось Белецкому, сильные ножки были загнуты дугой, почти соприкасаясь друг с другом ступнями. Перед ними стоял включенный телевизор, внутри которого бесновались помехи – то ли передачи давно кончились, то ли был включен какой-то пустой канал.