Из-за телег бросились наши, а как еще их сейчас называть и яростно атаковали врагов. И враги дрогнули, а что им еще оставалось делать, когда сквозь них играюче прошел этот высокий худой старик с пышными седыми ушами и с разящей молнией в руке.
Они побежали, и за ними гнались люди, еще несколько минут назад уже принявшие свою смерть как данность.
И сразу все пропало, пропало в один миг. Вместо этого пришла боль в левой руке, сильный озноб и не менее сильный страх.
Ведь я несколько раз был совсем на волоске. И тогда, когда, вместо того, чтобы защититься нанес встречный удар, надеясь только на свою скорость.
И тогда, когда ушел еще от одного удара недостаточно далеко и смазанный блеск металла разошелся с моим горлом буквально в каких-то миллиметрах. И еще несколько моментов, любой из которых мог стоить мне жизни. И теперь совсем уже не радовало, что от моего клинка как минимум трое остались лежать на мокрой истоптанной траве.
Трясло так, что я еле смог вставить свой тесак в ножны.
Нет никакого волшебства в том, чему научил меня Куртис. А есть только способ выплеснуть адреналин в свою кровь и в свой мозг. Выплеснуть по желанию, а не тогда, когда он появляется в ней в результате сильного стресса.
Когда мы можем совершать гигантские прыжки, поднимать немыслимые тяжести и наблюдать со стороны, как медленно, со скоростью падающего листа, опускается что-то, из под чего мы успели выскочить пару мгновений назад, и что грозило раздавить нас своим весом насмерть.
А то, что со мной происходит сейчас, это всего лишь откат. Обычная реакция организма, на обычный стресс. Но от понимания этого совсем не становится легче.
Куртис лежал на спине, на брошенной прямо на мокрую и грязную траву дерюге.
Рубаха у него была разорвана на груди, и на ране, при каждом его вздохе, образовывался кровавый пузырь. Когда он увидел меня, подмигнул левым глазом и попытался улыбнуться. А вот улыбка получилась у него из рук вон плохо.
Я видел, как Куртис рухнул на одно колено, уже тогда, когда Пронтий со своими людьми выскочил из-за телег и отогнал налетчиков далеко в сторону. Но я не видел, когда же его ранили. Честное слово не видел.
Я поклонился ему в ответ, стараясь, чтобы в этом поклоне он смог разглядеть все мое к нему уважение. Ты дал мне значительно больше, старик, чем просто способ вызвать в себе это ощущение неуязвимости. И я запомнил твои слова, что оно тренируется так же, как, например, задержка дыхания.
Милана!
Эти люди в сереющей мути рассвета отступали в ту сторону, где я ее спрятал. И я помчался туда со всей скоростью, на которою только был способен. И уже совсем недалеко резко сбавил бег, опасаясь увидеть то, чего страшился больше всего на свете. Нет.