Ильдиару де Ноту, графу Аландскому, определенно нравился его спутник. Лучшего компаньона для такого невеселого предприятия, как изгнание, тяжело было бы даже вообразить. Замечательный собеседник, Сахид Альири казался просто бездонным кладезем различных историй, легенд и даже стихов, управляясь со слогом, как заправский бахшиó[4]. Он рассказывал графу о ветрах, дующих над пустыней, о том, что каждый из них имеет свое имя и голос. О том, что где-то под песками, согласно легендам, живет ужасное огненное чудовище, а в самозабвенных поисках колдовской серы некоторые из тамошних магов роют жуткие норы-прииски, дна которым не видно. Его истории уносились к тем звездам, которые светят на небосклоне (Пустынник знал названия всех созвездий!), так же и ниспадали вниз вместе с теми, которые уже отгорели: он рассказывал и о земле. В Ан-Харе – лучшее масло и ковры, в Эгине – рыба и фарфор, в Харуме – эмали и бронза, в Келери – оружие и муслин, в Р’абардине – кони и рубины. Все это узнал граф де Нот от Сахида Альири, побывавшего, по его словам, во всех уголках пустыни. Казалось, что даже книги из библиотеки отца Ильдиара, старого лорда Уильяма, не вмещают в себе столько знаний, сколько хранилось в беловолосой голове восточного купца.
Граф получал огромное удовольствие от их бесед. Пустыннику они, должно быть, также нравились, поскольку с его губ практически не слезала легкая доброжелательная улыбка, а в глазах был неподдельный интерес в те мгновения, когда он слушал истории компаньона. Нужно отдать жителю востока должное, в число талантов и достоинств Сахида Альири входило и несравненное умение слушать собеседника, но что важнее – понимать его. Ильдиар, в свою очередь, делился со спутником всеми своими переживаниями, невзгодами и редкими моментами подлинного счастья, которые довелось ему пережить за недавнее время. Граф не считал нужным ничего скрывать, не предавался стеснению и робости и, впервые выразив все вслух, с тоской начинал осознавать, что счастье в его жизни подобно редкой выбившейся нити из полотна гобелена невзгод и серого существования. Так сказал бы склонный к витиеватым и сложным изречениям Сахид Альири.
Пустынник никак не реагировал на излияния разоткровенничавшегося компаньона, лишь пожимал плечами и время от времени кивал, то ли соглашаясь с чем-то, то ли просто показывая, что все услышал и принял к сведению. Он будто знал, что худшее, что может быть для истинного рыцаря, – это жалость ближнего, что сочувствие унизительно, а снисходительная поддержка – признак неуважения. Несмотря на все пощечины судьбы, Ильдиар де Нот не утратил всей своей гордости.