И миссис Джильда привыкла к Весеньеву и, казалось, не без удовольствия слушала, как стремительно, словно бы «волнуясь и спеша»>*, говорил он без умолку на своем не особенно правильном английском языке о далекой России, о которой она имела представление, как о стране, где вечный снег и где везде гуляют медведи, о родных, о плавании на «Чайке», о своих планах и надеждах. Она слушала, слегка удивленная его горячностью и огоньком, сверкающим в его обыкновенно смеющихся глазах, когда он, со свойственною русским откровенностью, обнажал перед ней свою душу, высказывая свои решительные взгляды и нередко требуя самого радикального переустройства вселенной.
Скоро он стал менее болтлив. Он задумчиво примолкал, сидя около маленькой женщины, и глядел на нее восторженными глазами. Она тихо улыбалась и не отнимала своей крошечной руки, которую молодой лейтенант осыпал поцелуями.
Накануне отхода из Сан-Франциско Весеньев тоскливо сказал:
— Завтра мы уходим, миссис Джильда.
Она, казалось, была удивлена.
— Уходите? И я вас более не увижу? — протянула она грустно.
— От вас зависит. Я вас люблю, Джильда. Не на шутку люблю.
Лицо ее омрачилось печалью. Ее большие темные глаза нежно и благодарно глядели на Весеньева.
И она наконец прошептала:
— Это скоро пройдет.
— Это скоро не пройдет. Я чувствую.
— Зачем это случилось? Зачем? — уныло сказала она.
— Я не знаю, зачем. Я знаю только, что люблю вас.
— Но вы совсем меня не знаете?
— Вы… чудная…
— О, я совсем не такая, как вы думаете… Я далеко не хорошая…
И слезы показались на ее глазах.
— Не лгите на себя… Хотите быть моей женой, Джильда?
Она почти испуганно посмотрела на Весеньева.
— Мне тридцать лет… я почти старуха, а вы…
— Мне двадцать шесть… Но разве это не все равно? Я люблю вас больше жизни. Хотите быть моею навсегда, Джильда? Вы разведетесь с мужем… Ведь вы не любите его?
— Нет.
— Я приеду через полгода сюда и увезу вас в Россию.
Джильда с тоской глядела на Весеньева и молчала.
— Вы отказываете?
Джильда не роняла слова и сидела с поникшей головой.
— Вы, значит, нисколько не любите меня, Джильда? А мне казалось…
Лицо Весеньева вдруг побледнело, голос был полон тоски, и на глазах дрожали слезы.
Маленькая женщина быстро подняла голову.
Еще секунда — она рванулась с дивана и, обвивая шею Весеньева, прильнула своими устами к его устам и снова села на свое место.
А слезы так и бежали из ее глаз.
— Джильда! Родная! Голубка моя! — проговорил по-русски Весеньев, умиленный и готовый плакать от счастья.
И, целуя ее руки, он по-английски продолжал говорить о своей любви.