Взамен души, взамен живого тепла появляется вот такой кусок мертвой безответной плоти.
Бикс потянул застежку дальше. Дождь все поливал. Вода скапливалась во впадинах под глазами, скатывалась в ложбинку слегка асимметричной груди. Бикс наклонился, заслонив труп от дождя, и промокнул его лицо рукавом футболки. Да, морщинок заметно прибавилось. Но полные губы, заостренный вздернутый нос прежние. Он никогда раньше не разглядывал ее вот так. Интересно, подумал Бикс, каждая морщинка, наверное, связана с каким-то тяжелым переживанием в жизни. Вот эта появилась после смерти отца, эта проложена алкоголизмом Фебы, а вот след известия о бесплодии.
Обещания нужно выполнять. Бикс поцеловал труп в губы, ничего при этом не почувствовав. Ни отвращения, ни умиления. О сексуальном возбуждении и речи нет. Перед ним — тлен, ничто.
Бикс задернул молнию, слегка подтолкнул мешок, и тот покатился вниз по поросшему водорослями откосу.
— Кто бы Ты ни был, — прошептал Бикс, когда тело плюхнулось в воду, — будь добр сегодня к Джули, укажи ей путь. Кто бы Ты ни был, — повторил он снова вслед исчезнувшему в волнах пролива Абсекон телу жены, — будь добр сегодня к Джули…
Феба уверенно шагала мимо амфитеатра, увековечившего память Томаса Торквемады, то и дело переходя на бег. Капли дождя отскакивали от желтой парки, оставляя на ней мокрые следы. Последние зрители расходились по домам, заполонив бульвар траурной чернотой зонтов. У многих в руках были мокрые, обвисшие на древках флажки. Ни дать ни взять — толпа баскетбольных фанатов, идущих со стадиона. Улыбки, восторженная болтовня, и не скажешь так сразу, свидетелями чего они только что стали — блистательной победы любимой команды или массовой казни.
На противоположной стороне улицы на фоне грозового неба высился Священный Дворец. Золотые пилястры устремлялись вверх, нанизав на себя десяток балконов. Сунув руку за пазуху, Феба нащупала благословенный металл. Пусть она и не знает толком, что будет делать дальше, но «смит-вессон» заряжен и ждет своего часа.
Феба дождалась, пока стемнеет, и под прикрытием дождя и ночи перелезла через кованую железную ограду. У самой стены Дворца, словно поджидая ее, стоял развесистый платан. Стараясь не шуметь, помня об охранниках и их автоматах, Феба принялась карабкаться наверх, цепляясь за толстые сучья, черные и жуткие, как обуглившиеся кости матери. Страшные события жизни накручивали спирали в мозгу, обуреваемом жаждой мести. Отец разрублен пополам. Мать сожжена заживо. Лучшая подруга распята. Толстые и скользкие, как угри, ветви помогли ей добраться до четвертого этажа. Выходит, все так просто. Маминым швейцарским ножом она отодвинула задвижку и осторожно приоткрыла окно. Оказывается, кровная месть — это так естественно.