Просил даже там не иметь ни с кем
актов…Это было глупостью. Абсурдом. Неврозом. Требовать от нее воздержания в садах удовольствий!
Требовать соблюдения каких-то условий в пространстве абсолютной свободы.
Так и не убедив его в нелепости этих просьб, она стала давать обещания. Это было смешно — он ведь даже не мог проверить, — но так ему становилось спокойнее…
Он всегда замечал, когда она там. По ее лицу в первом слое. У нее становилось такое лицо, как будто ей больно. Как будто она беззвучно кричит или собирается плакать. Она не отрицала, что заходила в люк— сурию, но послушно врала насчет акта. Говорила, что акта у нее ни с кем не было. Что она навещала волчат…
Восьмой по-прежнему лежал на боку. Она обняла его сзади, животом и грудью прижалась к его спине.
— Так что, мы будем испытывать окк? Если тебе понравится…
— Мне не понравится, Клео.
— Но…
— Мне понравилось, как было тогда. В первый раз. Без всякого окка…
Он по-прежнему называл тот акт «первым разом».
Некоторое время они оба молчали. Снизу, из сада, доносились обрывки скандала. Это Лейла в первом слое общалась с новенькой — дополнительной женщиной Слуги Порядка, взятой месяц назад. Голос Лейлы, злой, но при этом как будто испуганный, срывался на визг. Голос новенькой звучал тихо, но довольно уверенно. Кроме Лейлы, визжали еще Лейлины дети.
— Скажи, что ты меня любишь, — попросил вдруг Восьмой.
— Живущий полон любви…
— Нет, не так!
— А как?
— Скажи, что любишь только меня.
— Но так не бывает…
Она почувствовала, как дрожат его плечи.
— Ты здоров?
— Если можешь, не прижимайся ко мне этой пленкой. Мне от нее холодно.
Она отодвинулась.
Полуистлевшее, ломкое, как крыло мертвой бабочки на ветру, шевельнулось воспоминание. Когда-то — ей было всего пятнадцать — у нее родился Родной. Младенец был нездоров и временно перестал существовать спустя несколько месяцев. Но все то время, пока он был с ней, она заботилась о нем по программе «Мой Крошка-Живущий»: переодевала, кормила, купала, делала массаж и так далее. Для всех процедур она, как полагается, использовала одноразовые контактные перчатки. Когда она трогала его, совсем голого, руками в перчатках, он точно так же дрожал…
не прижимайся ко мне этой пленкой
…как будто от холода. Возможно, несколько раз она даже снимала перчатки, чтобы малыш успокоился. Скорее всего, снимала. Но вспомнить точно она не могла. С первослойными воспоминаниями так всегда: рассыпаются, как вчерашние сны… А из памяти она давно удалила всю папку «Родной» по совету психолога. Сразу после того, как он временно перестал жить. «Отправляйте травмирующие психику файлы в корзину». Все исчезло: фотографии, видеоролики, дневниковые записи. Все забылось — его лицо и глаза, его плач и кряхтенье. Остались только смутные воспоминания тела… Как он дрожал. И еще тепло его губ, обхвативших набухший сосок.