— Вы умеете и печь тоже? Отрадно. Я полагаю, Ортанс, что мы договоримся. Долго вы работали у госпожи графини Барраль дю Же?
— Пять лет, сударь.
— Мадам сейчас в Париже? Я предпочел бы, вы меня поймете, поговорить с ней лично.
— Конечно, я прекрасно вас понимаю. Госпожа графиня сейчас в Париже. Господин хочет узнать ее номер телефона? Отей 38–14.
— Благодарю вас. Будьте любезны записать телефон, мадам Логр. А оплата? Сколько бы вы хотели получать?
Ортанс попросила шестьсот франков. Он предложил четыреста. Ортанс задумалась. Ее живые проницательные черные глазки видели насквозь этого сытого наглеца. «Крыса, крохобор, — думала она, — но я сумею выкрутиться. Работы сейчас мало». И сказала решительно:
— Меньше пятисот пятидесяти я не могу. Господин меня поймет. У меня были небольшие сбережения, но я их все потратила за время этого ужасного бегства.
— Вы покидали Париж?
— Да, мы бежали из Парижа, сударь. Нас бомбили, и много еще чего, да и от голода мы могли умереть по дороге. Господин понятия не имеет, как это было тяжело.
— Имею, имею, — со вздохом отозвался Шарли. — Я тоже проделал эту дорогу. У меня тоже много горьких впечатлений. Остановимся, стало быть, на пятистах пятидесяти. Имейте в виду, я соглашаюсь, потому что мне кажется, что вы их стоите. Но я настаиваю на безупречной честности.
— Ах, сударь, — произнесла Ортанс тоном, который ясно показывал, что подобное замечание само по себе кажется ей оскорбительным, и Шарли поторопился дать ей понять успокаивающей улыбкой, что сказал это из проформы, что ни на секунду не усомнился в ее неподкупности, что неделикатность столь ему не свойственна, что он предпочитает как можно скорее забыть об этих своих словах.
— Надеюсь, что вы ловки и старательны. У меня есть коллекция, которой я очень дорожу. Вытирать пыль с самых драгоценных экземпляров я не позволяю никому, но, например, вот эту витрину я бы вам доверил.
Ортанс, сочтя слова хозяина за приглашение, бросила взгляд на полураспакованный ящик.
— У господина красивая коллекция. Прежде чем поступить к матушке графини, я работала у одного американца, господина Мортимера Шоу. Он собирал слоновую кость.
— Мортимер Шоу? Неужели? Я прекрасно его знаю, он — известнейший антиквар.
— Он удалился от дел, сударь.
— И долго вы у него работали?
— Четыре года. Я работала только в этих трех домах, больше нигде.
Шарли поднялся и, провожая Ортанс к дверям, сказал с ободряющей улыбкой:
— Вас не затруднит прийти завтра за окончательным ответом? Если устные рекомендации будут столь же хороши, как письменные, в чем я ни секунды не сомневаюсь, то я вас нанимаю. Вы скоро сможете приступить к работе?