Сидевший на месте председателя Орион Страуд призвал к тишине:
— Кто хочет войти в состав делегации, которая отправится к Хоппи, передаст ему нашу благодарность и сообщит о почестях, которые его ожидают? — Он оглядел собравшихся. — Добровольцы есть?
— Я пойду, — раздался голос Эндрю Джилла.
— И я, — сказал Фред Квинн.
— Я тоже, — присоединилась к ним Бонни.
Джордж забеспокоился:
— Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
— Достаточно хорошо, — вяло кивнула она, — все нормально. Кроме царапины на голове. — Она машинально коснулась повязки.
— А вы, миссис Толман? — спросил Страуд.
— Да, я пойду, — ответила та, но голос ее дрожал.
— Боитесь? — спросил Страуд.
— Да.
— Почему?
Миссис Толман растерялась:
— Я… я не знаю, Орион.
— Я тоже пойду, — объявил Страуд, — итак, нас пятеро: трое мужчин и две женщины. Как раз то, что нужно. Мы захватим с собой бренди и сигареты и сообщим об остальном — о мемориальной доске и о том, что он избирается президентом совета, членом попечительского школьного совета и так далее.
— Может быть, — тихо сказала Бонни, — нам бы следовало послать делегацию, чтобы та забила его камнями до смерти.
У Джорджа Келлера перехватило дыхание:
— Ради бога, Бонни!
— Я имею в виду именно это, — сказала она.
— Ты ведешь себя неприлично, — зашипел он, удивленный и рассерженный; он не понимал ее. — В чем дело?
— Но конечно, это не привело бы ни к чему хорошему, — продолжала она рассуждать, — он задушит нас еще до того, как мы приблизимся к его дому. Может быть, он задушит меня сейчас, — улыбнулась она, — за мои слова.
— Тогда заткнись, — гневно сказал он.
— Хорошо, — согласилась она, — буду нема как рыба. Мне совсем не хочется, чтобы меня подняли в воздух и сбросили на землю, как Джека.
— Не сомневаюсь. — Он весь дрожал.
— Ты трус, — мягко сказала она, — не так ли? Удивляюсь себе, почему я все эти годы не понимала этого. Может быть, потому-то я так и отношусь к тебе…
— Как? — спросил он.
Ничего не ответив, Бонни улыбнулась. Это была жестокая, холодная, полная ненависти улыбка. Джордж не понял ее; он оглянулся, подумав в очередной раз: неужели все слухи, ходившие о его жене последние семь лет, — правда? Она была так холодна, так независима. Джордж Келлер почувствовал себя несчастным.
— Господи, — сказал он, — ты назвала меня трусом, потому что я не хочу, чтобы мою жену задушили.
— Это мое тело и моя жизнь, — ответила Бонни, — и я распоряжусь ими так, как захочу. Я не боюсь Хоппи… Нет, я боюсь его, но не намерена показывать это. Надеюсь, ты в состоянии уловить разницу? Я пойду туда, в его дом из толя, и прямо взгляну ему в лицо. Я поблагодарю его, но думаю, что смогу сказать: будь в дальнейшем поосторожнее. Мы настаиваем на этом.