— И стали искать? — спросил Дружинин, заинтересовавшись рассказом.
— Да... Начал с писем. Направил запрос в Главное управление кадров Министерства обороны. Ответ пришел скоро: «Генерал-майор Мишутин П. С. значится пропавшим без вести». После этого написал некоторым знакомым и друзьям комдива. А они все ответили: с сорок первого года никаких известий.
Куда же, думаю, еще обратиться? Послал письмо в Центральный архив Советской Армии. Ответ тоже неутешительный: о комдиве Мишутине в архивных документах ничего найти не удалось. Тогда по совету одного офицера из горвоенкомата засел за старые подшивки газет — стал читать сводки Совинформбюро. На это ушло несколько недель: в читальном зале я мог бывать только по вечерам, после работы. Фамилии Мишутина не упоминалось ни в одной из сводок.
К этому времени я раздобыл еще несколько адресов знакомых комдива. Снова разослал письма. Отозвался генерал-лейтенант Михайлов — помог связаться с бывшим начальником оперативного отделения штаба мишутинской дивизии полковником в отставке Гущиным. Тот написал, что в бою у одного хутора (названия он не помнил) генерал Мишутин с небольшой группой офицеров штаба и солдат был отрезан от остальных своих подразделений прорвавшимися немецкими танками. Что стало с этой группой, Гущин не знал. Скорее всего, она погибла в бою с гитлеровской пехотой, сопровождавшей танки.
— И что же потом?
— Я все больше и больше думал о том самом хуторе. Там, казалось, должны завершиться мои поиски. В июле взял отпуск, сел в поезд. Доехал до узловой станции, названной в письме Гущина, пересел на местный поезд, или «рабочий», как его называют. Он тащил меня еще часа четыре. Потом от разъезда я добирался попутными машинами и пешком — по проселку, лесными тропами. В общем, обошел за две недели больше десятка деревень. И ни в одной из них не помнили боя с немецкими танками, в котором бы участвовал генерал в брезентовом плаще поверх гимнастерки... Так и вернулся домой ни с чем.
— Куда же девался тот хутор, Иван Тимофеевич?
— Хутор-то? — Воронец усмехнулся невесело. — Нашел я его все-таки. Да что толку...
Он с минуту молча курил, жадно затягиваясь. Потом как-то нехотя, без прежнего воодушевления заговорил:
— Как только я приехал в Минск, домой, решил написать Гущину: не напутал ли он чего из-за давности лет? Так и вышло! Оказывается, от железнодорожного разъезда, где я сходил с поезда, надо было идти в другую сторону.
— И снова поехали туда?
— Не сразу. Весной я шибко простудился в рейсе. Открылась старая рана. Кость на ноге загноилась. Больше двух годов, можно сказать, полуинвалидом был. И лишь нынешним летом, как только подошел отпуск, опять двинулся тот хутор искать.