— Ничего себе история! — вздохнул Евстафьев, выслушав доклад Рагозина.
Он расхаживал по кабинету, попыхивая «козьей ножкой».
— Рассчитаться с Советской властью... Ты, Николай, понимаешь, куда они гнут?
— Думаю, что да, — ответил Рагозин. — В Мурманске уже англичане, японцы — во Владивостоке, а эти, русская контрреволюция, — здесь, у самой столицы.
— Вот-вот, удар в сердце, — прервал его председатель ЧК. — Надо принимать меры... На гарнизонные подразделения рассчитывать нельзя: контра вербует его командиров. Наш батальон не в счет: на хороший взвод людей не наберешь. Других силенок в городе нет... Придется в Москву докладывать. Может, подошлют стрелков... — Евстафьев не договорил: дверь отворилась, и на пороге появился Николай.
— Что случилось? — вскочил Рагозин. — Почему ты ушел? Я же приказывал дожидаться меня там.
— Вскоре, как вы ушли, я услыхал шорох в сенях. — Губы у Николая еще тряслись — никак не мог прийти в себя от страха. — Я туда, гляжу: какой-то тип. И наутек от меня, в сад. Все обшарил я — никого. Вернулся в дом, а покойника нет... Вот я и сюда...
Рагозину хотелось кричать от досады, по он сдержался:
— Тоже мне чекист. Из-под самого носа труп украли. А с уликами теперь как? Храбрец!
— Вот что, Николай, — сказал Евстафьев. — Иди к себе в отдел и расскажи все, как было. Кто нарушает революционную дисциплину, тот помогает врагу. Пусть случившееся послужит тебе уроком — первым и последним. — Он повернулся к Рагозину: — А ты готовь телеграмму в ВЧК. Как вернусь из губкома, тут же ее и отправим.
Товарищи! В Москве раскрыт заговор белогвардейцев, которые хотели из пулеметов и пушек обстрелять Кремль. Будьте бдительны! Следите за всеми проходимцами у себя на местах.
«Известия» Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Владимирской губернии. 28 августа 1918 года
Вечерняя служба в кладбищенской церкви подходила к концу. Низенький, невзрачный на вид дьякон, добросовестно окурив «святым» благовонием потускневший иконостас и редкие ряды прихожан, собрался покинуть амвон. Перед тем как уйти, он еще раз бросил взгляд в сторону главного входа. Увидев там мужчину в чесучовой паре, дьякон облегченно вздохнул и скрылся в алтаре.
Верующие покидали храм.
Под опустевшими сводами церквушки в разных местах, стоя на коленях, продолжали молиться несколько мужчин. Церковный староста, не обращая на них внимания, закрыл на засов входную дверь и двинулся в привычный обход: тушить свечи. Церквушка наполнилась запахом перегоревшего воска, он усиливал и без того густой полумрак.