— Мама моя... Родная... Только не плачь, я же вернулся. Не надо плакать...
А она все билась у меня на груди, ласкала ладонями мои небритые щеки, смотрела и не могла насмотреться...
— Какой ты стал большой, сынок!— наконец проговорила она.— А мы с отцом сдаем...
И снова слезы зазвучали в ее голосе.
— Ладно тебе,— ворчливо вмешался отец,— дай ему поздороваться с сестренками.
А они стоят в сторонке, мнутся, стесняются подойти. Совсем взрослые — не узнать.
— Ну, что же вы! — подбадривает отец.— Это же Гусейнкули! Каждый день спрашивали, все уши прожужжали, когда брат приедет, а теперь онемели...
Я обнимаю их, целую. И вдруг думаю: а ведь и Парвин за эти годы изменилась...
Шумно входим в дом. Я достаю подарки, которые припас для каждого. Платок пришелся матери по душе, она сразу же надевает его, смотрит на меня благодарно, с восхищением.
— Ну, садись, сынок,— говорит отец,— поужинаем, расскажешь, как жил, что видел, где побывал...
Садимся на тахту. Я не могу обидеть их, рассказываю, а мысленно уже бегу по темным улочкам к Парвин. И мать догадывается — она всегда все понимает.
— Ты хочешь пойти к Парвин?— спрашивает она.— Иди, не стесняйся. Она же твоя невеста. А мы завтра поговорим. Иди.
Через двор под взглядом родителей и сестер я шел не спеша. Но только закрыл за собой калитку, кинулся бежать, забыв, что в ночной тишине далеко слышны удары сапог по булыжной мостовой. Собаки за глиняными дувалами провожали меня заливистым злобным лаем. А я несся по улицам, и сердце готово было выскочить из груди. Только у дома Парвин я приостановился, чтобы перевести дух. Какая-то странная робость вдруг овладела мной: я так долго не видел свою любимую, мечтал о встрече, рвался к ней, а тут руки не поднимаются постучать в калитку. Ведь столько времени прошло, всякое могло случиться... Вдруг откроют дверь и скажут... Боже мой, как же я перенесу это? И словно пловец в холодную воду, с замирающим сердцем кидаюсь к калитке, барабаню кулаками, готовый ко всему...
Свет вспыхивает во дворе, кто-то идет с фонарем. Она?..
— Что случилось? Кто там?
Взволнованный голос тети Хатитджи.
— Тетя!..
И вот распахивается калитка. Я вижу удивленное и радостное лицо тети, освещенное фонарем, слышу ее восклицание... Не выдерживаю, почти кричу:
— Что с Парвин? Где она?
Но тетя Хатитджа не успевает ответить — через двор, словно на крыльях, летит мне навстречу Парвин... Она... моя ласточка!..
О, разве можно передать словами то чувство, которое испытывал я в тот миг!
Я обнимаю Парвин, чувствуя, как она дрожит, как гулко стучат наши сердца... и вот она проводит своими нежными ладонями по моему лицу, словно не верит, что это действительно я... Вот рядом я вижу ее прекрасное лицо, полные слез глаза, яркие губы...