Фаррух отошел, солдаты посматривали на него кто раздраженно, а кто с улыбкой.
В полдень наползли тучи, скрыли солнце. Но ветра не было, и сизые дымы от костров на холмах столбами поднимались к хмурому небу. Ханское войско отдыхало на виду у нас. Наши солдаты поднимались на стену смотреть странное зрелище, перебрасывались шутками:
— Как на пикнике устроились.
Постепенно настроение поднялось. Никто не ожидал опасности. Были уверены, что на штурм враг не пойдет, а продержаться до прихода подкрепления нам ничего не стоило. И эта общая беспечность начинала волновать меня.
— Днем ничего не будет, — успокаивал меня Аббас, — а ночью будем по очереди проверять караулы.
Серый безрадостный день угасал. Незаметно наползли сумерки. И уже не дымы, а желтые пятна костров виднелись на окрестных холмах, и они будили тревожное чувство.
— Господин ождан! — крикнули снизу, — там вас какой-то парень спрашивает.
«Что еще за парень? — думал я, идя через площадь. — Может, дома что-нибудь случилось и отец прислал кого-то...»
Возле крайнего дома часовой указал мне на парня в простой одежде, стоящего в тени. Лица его я не мог разглядеть и подошел поближе.
— Ты ко мне?
— Гусейнкули, — тихо сказал «парень», и я сразу узнал голос Парвин.
Бросившись к ней, я обнял ее, заглянул в лицо. — Ты почему здесь? Что случилось?
— Ничего не случилось, — ответила она, тихо смеясь, — просто пришла. А маскарад этот... Ну, знаешь, женщину могут и обидеть и просто прогнать, а так..
Я не дал ей договорить и припал губами к ее губам. Крепко-крепко привлек к груди.
Парвин вырвалась из моих объятий.
— Ты, что... На нас солдат смотрит!..
Я оглянулся и увидел широко раскрытые от удивления глаза часового: видимо, он никак не мог понять, почему это командир целует парня совсем как девушку.
— Ладно, пойдем, я провожу тебя, а то скоро стемнеет,— шепнул я и крикнул солдату:— Я скоро вернусь!
Мы шли по тихим улочкам, и Парвин прижималась к моему плечу. Это было так приятно, что я готов был идти с ней хоть на край света. Но тревога, возникшая там, на стене, когда я смотрел на дрожащие светлячки далеких костров, не проходила.
— Вот закончится вся эта кровавая бойня, — сказал я, — и мы с тобой каждый вечер будем вот так гулять...
Мои слова вернули и ее к действительности.
— Я так боюсь за тебя, Гусо, — сказала Парвин.— Ведь там Лачин, очень коварный и злой человек... Я не говорила тебе... Когда тебя не было, он приезжал к нам, говорил с тетей и со мной... Сказал, что если я буду упрямиться, то нам придется худо. Он был очень раздражен... А я смотрела на него и представляла, как Моаззез вот так же разговаривал с мамой... Я готова была убить его!..