— Мой ненаглядный Тагир-джан... Мой любимый сын... — бормотала она горестно. — Он погиб под Гиляном. И во всем виновата я... Посоветовала ему идти на фронт...
— Тетя Фатима, успокойтесь, не убивайте себя слезами. Вы должны гордиться сыном. Тагир умер героем.— Мы пытаемся утешить женщину, но разве есть на свете сила, способная утешить мать, оплакивающую сына?
Минутой молчания мы почтили память героя, одного из тех, кто отдал жизнь за счастье и свободу курдского народа.
— Нам нужен Ареф, тетя Фатима, — говорит, выждав момент, Мирза-Мамед.
— Э-э,— отвечает несчастная женщина.— Он здесь бывает очень редко.
— Ареф в Чельхасаре,— осторожно, тихонько отвечает тетя Фатима, утирая глаза концом черного платка.— Но днем к нему ехать нельзя. Лучше — ночью. Придется подождать. Заезжайте во двор. Разболталась я, старая, совсем выжила из ума.
Она засуетилась, широко распахнув ворота:
— Заезжайте, сыночки! Когда вы постучали, я думаю: мой Тагир приехал... Может он и не погиб...
И она опять залилась слезами.
В сумерках мы покидаем гостеприимный дом тети Фатимы. По старому курдскому обычаю хозяйка выплеснула нам в след чашку чистой воды: — на счастье!
Рысью мы проскочили Ходжан, взбудоражив собак, а потом обогнув утес, что одиноким часовым застыл у околицы селения, нырнули в сырую тьму ущелья.
Всю ночь мы петляли по глухим дебрям. Достаточно было неосторожного движения, неверного шага и... Даже подумать страшно.
Под утро мы достигли какого-то небольшого, в пять-шесть глинобитных хибарок, селения. Был тот час, когда утро приходит на смену ночи, когда все живое спит особенно глубоко и сладко. Даже собаки не обратили на нас внимания. И вдруг чуткую тишину нарушил звонкий и чистый голос петуха. И тут же ему ответил второй, третий....
Судя по некоторым приметам, о которых говорила тетя Фатима, мы в Чельхасаре.
— Где-то здесь должен быть дом купца Джаббара, — говорит Мирза-Мамед. — Какой же это дворец?
Мы изрядно утомились, да и лошади — тоже. Казалось конца и края не будет этой ночи, этим горным тропам, по которым мы карабкались.
— Ну, если он купец, — бубнил полусонный Рамо, — значит у него и дом должен быть лучший в селении. А лучший дом, — вот он!
Дом, о котором толкует Рамо, не слишком роскошный, но, пожалуй, и в самом деле лучший в Чельхасаре. Широкая калитка, две сторожевые вышки по углам довольно высокого глинобитного дувала.
Нахраписто стучимся в калитку.
— Вам кого, господа?— на стук вышла пожилая женщина. Голос, да и весь ее вид говорят о том, что мы нарушили сон, такой сладкий и желанный в этот час.