— Так, может быть, Ленин все продумает и подскажет нам? — нерешительно проговорил я.
Пастур долго молчал, и я не решался нарушить это молчание. Потом он посмотрел на меня опечаленным и суровым взглядом и тихо сказал:
— Ленин умер. Эта тяжелая весть недавно дошла до нас... Москва, все честные люди прощаются в эти дни с великим человеком.
Я был поражен известием. О Ленине я знал давно, слышал, что он много сил приложил для того, чтобы совершилась Октябрьская революция... знал, что он стоит во главе первого государства рабочих и крестьян. И хотя сведения о Советской России доходили до нас редко, скупо и были порой очень противоречивыми, мы все же знали, что там происходит что-то грандиозное, небывалое... Не раз мы с Аббасом поглядывали на север и думали о том, что хорошо бы посоветоваться с Лениным о нашем житье-бытье!..
А Ленин, оказывается, и о нас думал, искал конкретных ответов на важные для нас вопросы.
И вот Ленина нет в живых... Эта нежданная весть меня поразила как черная молния. Нет, не хотелось в это верить. Ленина не должна касаться смерть. Он защитник всех трудовых людей земли.
— Как же так? — в какой уже раз спрашивал я растерянно. — Ведь он был еще не так стар...
— Да, до глубокой старости он не дожил, — вздохнул Пастур. — Не дали ему дожить... Несколько лет назад в него стреляли враги народа, тяжело ранили. Потом он болел...
Словно тяжелый камень лег на сердце. И мысли спутались. Как же так, неужели могло такое случиться?.. К нам подъехал Аббас.
— Что с тобой, Гусо?— спросил он тревожно.— У тебя лицо какое-то...
— Умер Ленин, — едва выговорил я.
Аббас крепко вцепился мне в руку, заглянул в глаза, не веря моим словам.
Мы долго ехали молча. Наконец, Пастур сказал:
— Завтра Ленина будут хоронить. В этот день решено на пять минут остановить все работы. Трудящиеся будут прощаться с Лениным. Надо сказать об этом солдатам.
— Вы разве коммунист? — спросил Аббас.
— Нет, — спокойно ответил Пастур, — но это не имеет значения. Ленин для всех нас — Ленин!..
Мы переночевали в небольшом селе и утром снова двинулись в путь. По сухой дороге глухо стучали копыта коней, и пыль стелилась по степи, относимая слабым ветром.
Солнце поднималось все выше, становилось теплее. Но тепло не радовало меня. Пастур и Аббас тоже были хмуры и молчаливы.
Я все время старался представить себе Москву. Там, наверное, сейчас было холодно, лежал снег... А ведь снега я не видел уже который год и не мог представить себе заснеженного города. Да и Москвы я никогда не видел, она в моем воображении была похожа на Мешхед, с узкими улочками, минаретами, шумными пестрыми базарами... И еще я не знал, как русские прощаются с дорогими людьми... Мне представлялась большая комната, в которую входят, оставляя обувь у порога и не снимая шапок, а посредине на носилках лежит он, завернутый в белое... И женщины голосят на своей половине. Их плач всегда трогал меня.