— Ну, он-то нам и не очень нужен! — засмеялся Пастур.— Как-нибудь обойдемся без этого великого полководца.
Он поднялся, посмотрел на заходящее солнце.
— Эх, как же я теперь без коня?
— Будет конь, дорогой Пастур,— весело ответил Аббас.— Разве мы оставим друга в беде? Всюду у нас верные люди, с ними не пропадешь! Через четверть часа приведу вам лихого коня,— пообещал он, прыгая в седло.
Вскоре мы прощались с Пастуром. Он поскакал по пыльной дороге, а мы смотрели ему вслед, пока не скрылась из виду его худощавая, совсем еще молодая сильная фигура, уверенно сидящая в седле.
Вестей от Салар-Дженга долго не приходило. Все было тихо вокруг, и эта тишина настораживала, вселяла тревогу.
— Ну, что они тянут?— возмущался Аббас.— Раз уж замахнулись, нужно бить!.. — Ничего,— успокаивал я его,— больше ждали, а теперь немного осталось.
— Душа горит, Гусо, пойми меня! Уже и солдаты в открытую говорят: долго ли терпеть будем, не пора ли повернуть штыки против правительства? Наши все готовы.
— Надо сдерживать опасную горячность, Аббас,— хмуро остановил я.— Ты рвешься в драку, забывая о дисциплине, а они и подавно. Представляешь, что будет, если у нас раньше времени вспыхнет бунт? Наш эскадрон наверняка расстреляют, как тех солдат, что пришли в кровавую пятницу к Мехти-хану!.. Аббас вздохнул.
— Да, я понимаю. Но и ты пойми: когда я узнал, что вот-вот начнется, покой потерял. Сил нет ждать!
— Завтра у нас встреча с Пастуром, может, что и прояснится.
Аббас кивнул в ответ, и я понял, что действительно ему невмоготу все эти ожидания.
На этот раз Пастур приехал вовремя. Был он возбужден, радостно улыбался. Увидев нас, сразу же заговорил:
— Решено! Выступаем двадцатого. Поддержите?
— Да мы хоть сейчас!— Аббас был неузнаваем. Куда девалась его прежняя выдержка.— Как на пороховой бочке сидим — только огня поднести...
— Ну, вот и славно!— проговорил Пастур, потирая руки и посматривая испытующе на нас обоих.— Утром двадцатого я буду здесь и передам последние указания. Пожелайте успеха нам, друзья!
Таким мы еще не видели Пастура. Глаза его сверкали, и лицо, казалось, состояло из одних нервов — каждая черточка жила и двигалась.
Мы с Аббасом вытянулись и нестройно, но взволнованно произнесли:
— Смерть монархии!
— Да здравствует революция!
Пастур горячо обнял нас и легко вскочил на коня.
— Ждите двадцатого!..
Его новый конь взял с места в карьер и понесся по дороге в сторону Мораве-Тепе.
Как нам хотелось быть сейчас там, где решалась судьба восстания, где был наш друг и командир Салар-Дженг!..
Возбужденные, шли мы к себе в часть. Перебивая друг друга, говорили о предстоящем выступлении. И только у самых ворот умолкли. Я вдруг подумал, что все эти люди, . которые отдыхают сейчас в казарме после трудового солдатского дня, через неделю будут подняты нами по тревоге, построены и объявлены солдатами революции!.. Как поведут они себя в те решающие минуты, все ли безоговорочно встанут на нашу сторону? Может быть, у кого-то дрогнет сердце, кто-то струсит... Не должно быть,— всех этих людей я знал давно... Только те двое подвели бы, будь они среди нас, Заман-хан и Фаррух...