Я стал карабкаться по крутому склону, хватаясь за колючие кустики. Вслед за мной гуськом поднимались мои товарищи. Мы спешили, спотыкались. Падали, обдирая руки и коленки, и снова спешили к вершине холма. Стало жарко. По нагретой солнцем спине стекали струйки пота. Я задыхался. На бегу расстегнул ворот, но дышать не стало легче. Ноги дрожали и подгибались, стали непослушными. Казалось, не хватит сил добраться до заветной вершины и желанной черты..- Пот заливал глаза, мешал смотреть, я вытирал разгоряченное лицо мокрым уже рукавом и думал только об одном: не упасть.
Овечья тропка изгибалась по склону, и я увидел всю нашу группу, растянувшуюся цепочкой — люди падали от изнеможения, с трудом поднимались и уже не бежали, а ползли, согнувшись, как под тяжелой ношей. Последним двигался Аббас. Он на секунду остановился, вытер ладонями лицо, поймал мой взгляд и улыбнулся через силу.
На вершину холма я вполз на четвереньках и упал на горячую землю, ощущая запах нагретой пыли и сухой, сгоревшей травы. Может быть, я даже потерял сознание на мгновенье, потому что, подняв гудящую голову, увидел опустившегося рядом Пастура.
— Смотри,— прохрипел он.
Я сначала не понял, а он кивнул вперед.
Со стороны заставы цепью поднимались пограничники с винтовками наперевес. И были они уже совсем недалеко. Видимо, знали, где нас лучше всего встретить.
Я смотрел на них, и странное, тупое и опасное равнодушие овладело мной.
Было так тихо, что стрекот кузнечика поблизости показался оглушительным. Я поднял голову. Голубое полуденное небо было далеким-далеким, и ни облачка в нем, ни тучки, только беркут плыл, распластав крылья. Я подумал, что когда нас убьют, он выклюет нам глаза... И эта мысль не ужаснула меня.
— Прощайте, братья,— сказал я, заглядывая в лица бойцов, ища в них что-то важное для себя, без чего нельзя было уйти из жизни.— Мы знаем, за что умираем. Умрем же достойно!..
Маузер в деревянной кобуре был пристегнут к ремню, я отстегнул его, вытащил, а кобуру отбросил. В нем оставалось три патрона.
— Примем бой? — спросил Аббас.
— Будем отходить к границе,— ответил я.— Может быть, кому-то и удастся вырваться. Но последний патрон припасем для себя. Живыми не дадимся... Расходитесь в разные стороны... Вон она — граница!
Мы шли, ползли назад, скрываясь за вершиной холма, потом снова поднялись и, пригибаясь, побежали по распадку.
И сразу же загремели выстрелы. Пограничники охватили нас полукольцом, и левый их фланг обстреливал нас. Но мы не отвечали. Берегли патроны.
— Скорей! — крикнул я, падая за большой камень.— Я прикрою.— Не оглядываясь, я слушал, как шуршали камешки под сапогами бойцов, и шуршание это становилось все тише и тише...