Мне как старшине-ождану была отведена отдельная комната. И зовут теперь меня не Гусо и даже не Гусейн-кули, а Гусейнкули-хан-ождан! Я несу полную ответственность перед высшим начальством за эскадрон. Со всеми вопросами рядовые третьего эскадрона обращаются ко мне, а я — к начальству. Положение у меня, конечно, не завидное. Но есть преимущества — я формирую эскадрон. Дружище Ахмед, Ареф и Мирза-Мамед, будьте уверены, третий эскадрон предан вам!.. Комплектуем эскадрон, главным образом, из потерпевших поражение гилянских повстанцев. Это бывалые, хлебнувшие горя люди, на собственных шкурах испытавшие силу «любви» англичан к местному населению. Оборванные, голодные они с радостью одевают жандармскую форму, и каждый из них готов кое с кем свести свои счеты.
Всех, кто приходит в эскадрон, проверяют Аббас и Рамо. Мало ли кто под видом народного бойца знаменитой гилянской обороны пожелает проникнуть в наши ряды. Время очень смутное, тяжелое и ухо надо держать остро!..
Через несколько дней в третьем эскадроне уже набралось более ста человек. Верных, готовых к любым испытаниям воинов.
Началась напряженная учеба, муштра, боевые стрельбы. За месяц наш эскадрон стал довольно сильным и серьезным войсковым соединением. В хорасанской армии он снискал себе славу надежно обученного, готового к боевым действиям и специальным приказом был назван «Молнией».
Нам были переданы лучшие лошади из других подразделений. Но мой каурый Икбал был все-таки лучшим среди всех скакунов.
— Господин ождан, разрешите обратиться?— в голосе Аббаса плохо скрытая ирония, но я креплюсь: посмотрим, что он будет петь дальше.
— Я слушаю!
— Господин ождан, вот вас зовут Гусейнкули-хан, а отец ваш тоже хан?
Аббас выбрал момент, когда нет никого рядом с нами и шутя, решил пощекотать мое самолюбие.
— Я могу удружить тебе наряд вне очереди! А когда вернешься из конюшни, расскажу тебе не только об отце, но и о матери...
— Премного вам благодарен, господин ождан, но я лучше отправлюсь сейчас в город, если разрешите.— И уже серьезным тоном предложил:— Айда в город! Сегодня же
Ашура!
— А ты что, никогда не видел Ашура?
— Не только я, но и ты не видел. Здесь, дорогой друг, не Киштан, не Миянабад и даже не Кучан. Это — Мешхед
Любопытство берет верх, и мы с Аббасом торопливо покидаем военный городок под горой Кухе-Санги. Через полчаса мы уже находимся в самом центре Мешхеда, на Ба-ла-хиябана, у Медресе-навваба, и наблюдаем траурную процессию фанатиков-шиитов. Ашура — это день, когда по преданию был убит имам Гусейн. И вот уже много веков в знак солидарности с имамом шииты в этот день истязают свое тело: бьют себя цепями, камнями и палками. Рассекают в кровь лица, спины, головы. Зрелище жуткое.