— А если кое-кого убрать?— тихонько вопрошает кто-то в углу.
— Потребует обстановка— можно и убрать,— соглашается лейтенант.
Покидаем дом Фейзмамеда глубокой ночью. Мешхед, утомленный дневным гамом, спит.
Уходим по одному, ради предосторожности.
...Третий кавалерийский эскадрон закончил дневные занятия. Уставшие, злые «волки» возвращаются в казармы — положен час отдыха.
— Господин ождан, разрешите отлучиться в город? — слышу я знакомый голос.
— Нет, Аббас, не пойдешь. Мне надо пойти.
— И вчера ты, и сегодня...
— Так нужно,— строго обрываю я ненужный разговор.
— Я постараюсь увидеть Аскера и Гульчехру-ханым.
— Пойдем вместе.
— Нельзя. Вам с Рамо в эскадроне дело есть.
Аббас заметно обижен. Но я знаю: в глубине души он все-таки понимает меня. Я иду к другу детства, и он рад вместе со мной.
— Пусть будет так,— соглашается Аббас.— А передать наш привет Ага-Баба, Гульчехре-ханум и Аскеру ты не забудешь?
— О чем ты спрашиваешь! Скажи-ка лучше, как у нас с листовками?
— Я все распространил, а Рамо сейчас в соседней казарме...
Друзья не теряют рремени.
...В Мешхед пришла настоящая весна. Утонули в буйной зелени улицы и проспекты города. На Бала-хиябане цветут розы. Их запахи плывут по всему Мешхеду.
Улицы города в этот предзакатный час особенно многолюдны и оживленны. Кому захочется в такой чудный весенний вечер сидеть дома.
Люди тянутся группами и в одиночку. У всех возбужденные, улыбающиеся лица. А может быть все это мне лишь кажется? У меня так радостно на душе.
Вот и дом Ага-Баба. Стучусь. Калитка распахивается очень быстро, словно моего стука тут давно ждут. Ну, конечно же, ждут! Передо мной стоит Аскер. Улыбающийся, счастливый. Теперь-то мы узнали друг друга.
— Гусо-джан!
— Аскер!
Мы крепко обнялись.
— В управлении я часто слышу твое имя. Сам Таги-хан то и дело повторяет: «Гусейнкули-хан-ождан! О, этот проворный Гусейнкули-хан-ождан!»,— Аскер с ног до головы осматривает меня, словно глазам своим не верит, и без умолку говорит: — Но разве я мог подумать, что это ты. Бедный Гусо из Боджнурда стал в Мешхеде ожданом!..
— А ведь мы с тобой однажды встречались...
— Я много дней потом ломал голову,— перебивает меня Аскер,— кто ты и откуда я тебя знаю?!
— Я — тоже сразу не признал тебя.
Из дверей вышла... нет — выбежала Гульчехра-ханым.
— Гусо, Гусейнкули-джан! Это ты?!
Большие с поволокою глаза Гульчехры-ханым полны слез. Это — от радости. Она обнимает и целует меня.
— Сынок, Гусо-джан! Мой милый мальчик! Как ты вырос, не узнать!
Изменилась и Гульчехра-ханым. Виски ее посеребрила седина, а у глаз и на лбу появились морщины. Но седина и даже морщины, кажется, сделали ее еще более красивее и обаятельнее...