- Ну, Семен, это уже перебор, - произнес Таранов. – Конечно, воевали с дикарями, осваивали новые земли …
- И загоняли индейцев, коренных жителей континента, в резервации, в которых они до сих пор живут! Ну чем не концлагерь, скажи мне?
Стас слушал спор стариков и только головой качал – о чем думают? Ну нет на свете важнее проблемы для российских пенсионеров, чем положение американских индейцев! Отрыжка советского воспитания или попытка уйти от серой обыденной жизни? В спор ввязался Давило, послышались реплики по солидарность с угнетёнными, про бедных и обиженных, и так далее. Благой, как всегда, молчал и только морщился, когда спор переходил на повышенные тона. Койка Кувалдина стояла пустой, аккуратно заправленной. Николай все еще отлеживался в медпункте после отравления. Вроде, сегодня должен вернуться в палату. Стас окинул взглядом комнату – чисто, сегодня можно не париться за уборку. Он решил заглянуть в отдельную палату возле фельдшерской, посмотреть на Николая. Может, поговорить.
Дверь отворилась легко, без звука. Небольшая комната укрыта сумерками, окна плотно занавешены тяжелыми шторами. Единственная койка поставлена вдоль батареи отопления, там теплее. Рядом тумбочка, стул и больше ничего. В палате пусто, тихо, на кафельных стенах ни репродукций, ни цветов, на потолке раскорячилась трехламповая люстра. Воздух тяжел и неподвижен. Едва Стас открыл дверь, как почувствовал странный запах. Какой-то влажный, гадкий и будоражащий. Запах незнаком, но вкус – если так можно говорить о запахе – что-то напоминает, но что именно Стас понять не может. Впрочем, интернат для престарелых не парфюмерный магазин, запашки здесь еще те бывают! Стас протягивает руку к выключателю, раздается тихий щелчок, люстра вспыхивает одной единственной тусклой лампочкой. Железная кровать покрыта синим солдатским одеялом, под ним угадываются очертания человека. Свет и шум шагов не произвел никакого впечатления, Николай продолжает неподвижно лежать, укрытый одеялом с головой. Стас нахмурился, под ложечкой неприятно засосало, нехорошее предчувствие словно холодной волной окатило. Медленно и почему-то на цыпочках Стас приближается. Обостренное зрение замечает подозрительные темные пятна на одеяле, нехороший запах усиливается, но главное – нет признаков жизни! Человек на кровати абсолютно неподвижен, даже одеяло на груди не колышется в такт дыханию.
Стас подходит ближе, сдергивает одеяло с головы …
Николай лежит с закрытыми глазами, кожа бледная, с желтизной вокруг глаз, губы синюшного цвета сжаты в линию, лицо изуродовано фиолетово-желтыми пятнами. Стас ни разу в жизни не видел мертвых так близко, а о трупных пятнах только в книжках читал. Увиденное буквально оглушило его. Нутром понимая, что человек мертв, он тем не менее, продолжал тянуть одеяло вниз. Тяжелый запах волной хлынул в лицо, сдавил дыхание, к горлу подступила тошнота. Нижнее белье, простыня, матрац – все густо пропитано кровью. Кое-где она взялась коркой, в других местах загустела до состояния киселя. Вены на обеих руках разрезаны до кости, рядом лежит кухонный нож для нарезки хлеба. Кровь вытекла вся, хорошо видны белые хрящи и кости, рассеченные сосуды глядят на Стаса вытекшими глазами. Стас не был гипервозбудимым неврастеником, который падает в обморок от простого пореза пальца или впадает в панику при виде шприца. Но залитый кровью труп, который еще несколько часов назад был живым человеком, оглушил и почти лишил чувств. От тяжкого запаха крови слабеет сознание, легки сжимает спазм, ноги словно наливаются водой и отказываются повиноваться. С трудом, едва переставляя ступни, словно разбитый параличом старика, Стас пятится к двери. Взгляд не отрывается от страшной картины, в ушах пронзительно звенят потусторонние колокольчики и время будто остановилось. Стас смотрит на окровавленный труп и понимает, что этой ужасной картины он не забудет никогда.