– Отлично.
Рядом с ее стулом как раз стояла кадка с развесистой смоковницей. И когда он отвернулся за бутылкой, она быстренько сбросила кусок козлятины обратно в сервировочное блюдо и вылила содержимое своего бокала под смоковницу.
– ...И еще «Пулиньи-Монтраше» девяносто пятого – на десерт.
– Мое любимое, – мурлыкнула Оливия.
– Как я уже говорил, – продолжал Феррамо, наливая вина и только потом усаживаясь, – разделение физического и духовного является главной проблемой Запада.
– Хм-м, – протянула Оливия. – Но если религиозное правительство берется выступать от имени Бога, а не руководит демократическим процессом, что может тогда остановить безумца, который скажет, что это по воле Бога он потратил все государственные деньги, отпущенные на продовольствие, чтобы построить себе восемнадцать дворцов?
– Партия «Баас» Саддама Хусейна – плохой пример религиозного правительства.
– Я вовсе не это имела в виду. Я просто назвала первое, что пришло в голову. Я хочу сказать: кто решает, в чем состоит воля Божья?
– Она изложена в Коране.
– Но священные писания легко толковать вкривь и вкось. Сам знаешь: что для одного значит «Не убий», то для другого означает «око за око». Ты же не думаешь, что убивать людей во имя религии – это нормально.
– Ты педантична. Истина не нуждается в толкованиях. Она так же ясна, как солнце, восходящее над пустынной равниной. Ошибка западной культуры очевидна во всем – возьми большие города или средства массовой информации. А что она несет людям? Самоуверенность, глупость, насилие, страх, бездумную погоню за материальными благами, поклонение сиюминутным знаменитостям. Возьмем, к примеру, людей, которых мы с тобой видели в Лос-Анджелесе: развратные, пустые, самовлюбленные, только посули им богатство и славу – кинутся, как саранча на сорго.
– А мне показалось, они тебе нравятся.
– Я их презираю.
– Тогда почему же ты берешь их на работу?
– Почему я беру их на работу? Ах, Оливия, ты не такая, как они, но ты все равно не поймешь.
– А может, пойму. Для чего ты окружаешь себя всеми этими горничными, охранниками, и дайверами, и серфингистами, мечтающими стать актерами, раз ты их презираешь?
Пьер перегнулся через стол и медленно-медленно провел пальцем по ее шее. Она стиснула шляпную булавку.
– Ты не похожа на них. Ты не саранча, ты – сокол.
Он поднялся из-за стола и подошел ближе. Погладил ее по волосам – по спине у нее побежали мурашки.
– Ты не такая, и потому тебя надо держать в клетке и приручать, до тех пор пока ты не приучишься возвращаться к хозяину. Ты не такая... – прошептал он ей в затылок, – и ты не развратная.