С другой стороны, для ищейки которой я и являлся на самом деле, это был правильно взятый след. Чувство долга для меня превыше всего, поэтому отметя все переживания по поводу прошлого, с глубоким чувством удовлетворения мысленно потер руки: опасное путешествие по Древнему городу не прошло даром.
Пока я отвлекся от окружающего мира, пристально следя за мальчиком, сердобольные граждане оставили рядом со мной скудное подаяние. Состояло оно из черствой кукурузной лепешки и полулитровой помятой пластиковой бутылки с мутной, сильно минерализованной водой. Хлеб я засунул за пазуху, решив, что он внесет в мой рацион знакомую с детства вкусовую нотку, а к воде не притронулся, оставив стоять бутылку на прежнем месте.
На ступени крыльца вышел священник в длинном запылённом одеянии служителя культа непокрытой в знак смирения головой и жестяной вырезанной из днища консервной банки девяти лучевой звездой на тяжелой шейной цепочке. Он провозгласил:
— Сообщество свободных душ. Мы собрались здесь, чтобы вместе воздать должное Божьей мудрости и его проведению. Веками человечество враждовало. Веками продолжалась рознь и междоусобица. Веками сущеглупые пытались подчинить себе стихии и нрав Божий. Пока гневная длань не прижала их непокорные выи к земле. И был сломлен дух гордый, ибо не стало чем гордиться, кроме божественного всесжигающего дыхания. И не стало жизни другой кроме той, что мы заслужили. И не будет награды больше чем прах за смирение.
Так скажем же провидцу из провидцев поправшему беззаконие людских промыслов и мыслей преступных, совместное:
— ВОЗРАДУЙСЯ!
Толпа как один человек уселась прямо на землю лицом к набирающему силу светилу. Трижды окрестности огласились возгласом, сопровождаемым одновременным троекратным поклоном солнцу:
— ВОЗРАДУЙСЯ!
— ВОЗРАДУЙСЯ!
— ВОЗРАДУЙСЯ!
— ДАЙ-ДУЙ-СЯ! ДАА-ДУЙ-СЯ! ДАЙ-ДУЙ-СЯ! — Возликовало многократное эхо паствы. После этого воздух наполнился глубоким молчанием. Это выглядело странно и по-настоящему жутко.
Затем так же дружно встав люди, звучно сплюнули себе под ноги. Ритуал призыва дождя был закончен, и жители потянулись обратно, чтобы вернуться в свои дома или на общественные работы. Провожая их взглядом, я пытался понять, кто из них способен был пойти на преступление. И глядя на толпу этих оборванных, изможденных людей, пришел к неутешительному выводу, что это мог сделать каждый второй.
Не знаю, почему я так решил, но мысль эта крепко засела в голове, дожидаясь своего часа. Сейчас, пока что все внимание было уделено слежке за Сеней и его спутницей: возможно, они приведут к тем, кто напал на меня, ударил. Сомневаюсь, что это сделала женщина и тем более ребенок, скорее всего — мужчина, вполне опытный в таких делах.