— Вообще-то у меня уже есть жена, — сказал я Гизеле той ночью.
— Ты женат? — удивилась она. — И кто эта женщина?
— Ее зовут Милдрит, и я женился на ней давно, по приказу Альфреда. Она ненавидит меня, поэтому отправилась в монастырь.
— Все твои женщины туда отправляются: Милдрит, Хильда и я.
— Это правда, — развеселился я.
Такая мысль раньше не приходила мне в голову.
— Хильда велела мне отправиться в монастырь, если мне будет грозить беда, — сообщила Гизела.
— Да ну?
— Она сказала, что там я буду в безопасности. Поэтому, когда Кьяртан заявил, что хочет выдать меня за своего сына, я ушла в монастырь.
— Гутред никогда бы не выдал тебя за Свена.
— Мой брат подумывал об этом, — возразила Гизела. — Ему требовались деньги. Ему нужна была помощь, а взамен он мог предложить лишь меня.
— В качестве коровы мира?
— Точно, — кивнула Гизела.
— Тебе понравилось в монастыре?
— Я ненавидела его и вообще очень страдала все то время, пока тебя тут не было. Ты собираешься убить Кьяртана?
— Да.
— Как?
— Не знаю, — ответил я. — Вообще-то не исключено, что его убьет Рагнар. У Рагнара больше причин разделаться с этим ублюдком.
— Когда я отказалась выйти замуж за Свена, — сказала Гизела, — Кьяртан пригрозил, что захватит меня в плен и отдаст своим людям. Дескать, распластает меня на земле и позволит своим воинам на славу попользоваться мной, а когда они закончат, бросит меня на съедение собакам. А у вас с Милдрит есть дети?
— Был один сын, — сказал я. — Но он умер.
— Мои дети не умрут. Мои сыновья будут воинами, а моя дочь станет матерью воинов.
Я улыбнулся, потом пробежал рукой вниз по ее длинной спине, так что моя дрожь передалась Гизеле. Нас укрывали три плаща, а ее волосы были влажными, потому что соломенная крыша протекала. Устилавший пол тростник был гнилым и мокрым, но мы были счастливы.
— Ты стала христианкой в своем монастыре? — спросил я.
— Еще чего не хватало.
— И монахи не возражали?
— Я дала им серебро.
— Тогда понятно.
— Не думаю, что среди датчан есть настоящие христиане, — сказала Гизела.
— Даже твой брат?
— У нас много богов, и христианский бог — просто один из них. Я уверена, что именно так и думает Гутред. Как зовут христианского бога? Монахиня сказала мне, но я забыла.
— Иегова.
— Вот видишь? Один, Тор и Иегова. У Иеговы есть жена?
— Нет.
— Бедный Иегова, — сказала Гизела.
«Действительно, вот бедняга», — подумал я.
Я все еще сочувствовал христианскому богу, когда под непрекращающимся дождем, хлеставшим по остаткам римской дороги и превращавшим поля в грязь, мы пересекли долину реки Свале и поехали на Север, чтобы взять крепость, взять которую было невозможно. Ибо мы отправились захватить Дунхолм.