Главное, ничто не доказано, да и давно это было — в прошлой жизни… Срок давности вышел. Строго говоря, Белов за все заплатил сполна. И суд его судил посуровей любого другого. А точнее, судья, о котором поэт сказал: «Он ждет. Он Неподкупен звону злата. И мысли, и дела он знает наперед». И приговор, между прочим, вынес, какого нет ни в одном уголовном кодексе мира. Самая страшная зона в сравнении с этим наказанием могла бы показаться санаторием… Хотя бы потому, что любой срок на зоне имеет свой конец.
В его же случае была медленная, изо дня в день, пытка осознанием собственной вины: за безвременный уход мамы, за смерть друзей, за искореженную жизнь жены. И еще десятки чужих жизней, которые были походя задеты и травмированы напором и волей того — прежнего Белова, не считающегося ни с чем, кроме поставленной цели. И в итоге — страшное ощущение разлада с самим собой и пустоты, черной дыры, которая осталась в душе на месте тех, кто жил в ней прежде…
Кстати, именно то, чем он занимался сегодня— руководство огромным производственным объединением, и помогло сегодняшнему Белову по-настоящему выбраться из душевного кризиса и почувствовать вкус к жизни. Это было увлекательно: игра в «монополию», только в натуре, в реальной жизни. Но дело не только в азарте. Сознание ответственности за тысячи людских судеб, которые зависят от принятых тобою решений, позволяло надеяться на то, что вина, воз-можно, уже искуплена…
И вот тут начинается самое удивительное. Получается, что высокую честь быть изолированным от общества Белов по-настоящему заслужил уже в новой своей жизни, когда он решил «стать прозрачным». В той достойной жизни, за которую не только не стыдно, а как раз наоборот. И тюрьма — не в переносном, буквальном смысле — с зарешеченными окнами, сварными двухъярусными кроватями и цементной парашей в углу — была прописана ему государством именно за заслуги перед страной и простыми людьми. Такие вот парадоксы истории!
«Стоп, — возразил Белов сам себе, — пожалуй не стоит приписывать государству несвойственные ему черты: мстительность, двурушничество, глупость и подлость». Все это может быть свойственно представителю мира животных по имени человек, но никак не абстракциям вроде «государства» и «общества». Он вспомнил, как сам в свое время сказал чекисту Введенскому, что «государство — это мы»! То есть конкретные люди, принимающие то или иное решение.
Ну, и кто же тот конкретный человек, который принял решение засадить за решетку успешного и процветающего бизнесмена, любимца публики? Вот в этом направлении и следует думать. Видно, кому-то Белов крепко наступил на хвост. Кому, вот в чем вопрос.