-- А только что говорил, будто пять...
-- ..мечи испанские! Халибским не чета!..
-- ...вах, не проходи мимо, дорогой! Кинжал по руке подберем, от любого оборонишься!
-- Извини, уважаемый, мне знающие люди говорили, в Испании кузнецы получше будут.
-- Что? Не слушай этого песьего сына! Любого спроси, лучше халибской стали не найдешь!
-- ..хлеб свежий! Подходи!
-- ..и что же, она, как змея вьется?
-- Нет, колом стоит, вообще не гнется.
-- А как тогда этот твой... жерав, пьет?
-- Жираф. А он вообще не пьет, а только влагу с листьев слизывает.
-- Врешь! Разве может лошадь, хоть и с шеей в пять локтей, этим напиться?!
-- Так это и не лошадь...
-- Сам говорил, что на лошадь похож... А может, действительно, лошадь? Привязали к шее палку с башкой, обернули в леопардовые шкуры, вот тебе и твой жираф.
-- Не может быть, я сам видел...
-- Вот смотри, мим[41]
на ходулях, у него что, ноги в пять локтей? Эх ты...
На большом помосте жались друг к другу несколько десятков обнаженных рабынь.
-- Рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!
-- Что-то она какая-то тощая. Цена?
-- Четыреста денариев.
-- Тебе голову напекло, уважаемый?! Этой худосочной красная цена - сто. Взгляни на нее, плоская, как доска. Ну-ка задом поверни ее...
-- Зато шустра и искусна! Триста пятьдесят.
-- Что-то не верится. Она, наверное, вообще девственница. Сто двадцать.
-- Опытная, опытная, всеми богами клянусь, тридцать три способа...
-- А чего она у тебя прикрыться пытается? Точно, девственница, стыдливая! Сто двадцать пять, больше не дам.
-- В убыток не продам, она обошлась мне в двести.
-- Может она музыкантша? Эй, девка, на флейте играть умеешь? Чего молчишь? Чего она у тебя, по-гречески не говорит?
-- Чтобы на флейте играть, знать язык не надо, тем более на той, которая у тебя, уважаемый... ну ты понял, в общем.
-- Иеродула[42]
в храме Афродиты дешевле обойдется.
-- Так каждый раз платить, как приспичило, а эту купил и сколько хочешь...
-- Зато, каждый раз -- другую. Нет, мое слово последнее.
-- Ну, взгляни на эту эфиопку, уж она-то покрупнее сирийки.
-- Сколько?
-- Двести пятьдесят денариев.
-- А за сирийку просил четыреста, что так?
-- Дикая совсем, не умеет ничего, зато смотри какие у нее...
-- Это я вижу, да вот только, боюсь, зарежет на ложе в первую же ночь.
-- Тьфу-ты, Цербер на тебя, не покупаешь, проходи! -- купец отвернулся, потеряв всякий интерес к покупателю и снова заорал, - рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!..
Проталкиваясь через торговые ряды в сторону юго-восточной городской стены, и вслушиваясь в многоголосый хор тысяч людей, зазывающих, торгующихся, обменивающихся новостями и сплетнями, Эвдор различил нечто более важное, чем обсуждение прелестей рабынь или проблему существования жирафов: