Афраний, по его собственным словам, был уже слишком стар для ревности, но ему, как и всем прочим, было интересно, где и как молодой раб обрел такое искусство. Стакир лишь загадочно улыбался и почему-то забывал половину латинских слов, ограничиваясь туманными оговорками на греческом, который, хоть и понимали практически все в доме, но обычно не использовали. Глава семьи не был жесток к рабам и не тянул сведения из них клещами. По правде сказать, ему гораздо важнее был солидный прирост дохода, который обеспечивал Стакир.
Младший из хозяйских сыновей, семилетний Квинт, буквально прилип к новому рабу, не отходя от него ни на шаг. Мать посмеивалась, глядя, как сын, высунув от усердия язык, лепит из воска собаку. Собака была похожа на свинью с лисьим хвостом, но для Квинта это был шедевр, сравнимый с лучшими работами Лисиппа. "Пройдет", -- отвечал матери отец. Двое старших сыновей, Марк-младший и Луций, уже вовсю привлекались к управлению семейным владением. У Марка Севера было не много рабов, он не был богачом-латифундистом, проводящим дни в праздности, и ценил труд превыше всего. К тому же, какой отец не хочет, чтобы дети его прожили лучшую жизнь. Вот и экономил глава фамилии на всем. Не тратился на рабов, многое делал сам, чтобы в один прекрасный день надеть на палец золотое кольцо всадника. Квинт подрастет, тоже будет помощником, а пока пусть себе лепит фигурки. Пройдет.
Прошло. Пусть и не полностью, пусть не навсегда. В этом возрасте увлечения меняются быстро. Если бы знал Марк, какие еще есть таланты у его доходного раба. И чему он учит его сына. А впрочем, что бы изменилось? Младший сын, третий, совсем мало шансов стать господином в отцовском доме. Видать все к тому шло. Еще с тех самых пор...
"Неправильно руку выворачиваешь, вот так надо".
"Так?"
"Да. Давай еще".
"Н-на!"
"Лучше. Только вес перенес слишком сильно вперед. Смотри".
"Эх!.."
Ему двенадцать. Он лежит на земле. Он ложится на нее уже, наверное, в двадцатый раз за последний час. Или в тридцатый? Со счета сбился. Все тело в синяках, туника в пыли, измята, кое-где уже и порвана, вот мать-то задаст. Он серьезен, нижняя губа закушена, между бровями пролегла сердитая складка.
"Почему?"
"Вставай. За ногами следи".
"Разве другие следят? Ты вообще не смотришь!"
"Ты, молодой господин, не знаешь, куда я смотрю и о чем думаю".
"Ха-ха, не знаю я, о чем он думает! Сам видел, как ты третьего дня Диону-повариху за грудь лапал! А!.. Ты что?! Я не успел..."
"Успевай. Никто ждать не станет, пока ты речь скажешь. А на чужие груди заглядываться, женилка еще не отросла. Беспокойся пока о том, чтобы твоя грудь была, как у того гладиатора на прошлых Сатурналиях[65]