— Можно взглянуть?
— Конечно.
Она подошла и внимательно посмотрела на фигуру, на которой еще поблескивала свежая краска.
— Ужасно аскетичная, но очень похожа. У вас она получилась… о, не знаю… независимой, что ли. Силой, с которой нельзя не считаться.
— Вы когда-нибудь видели работы Пьеро делла Франчески?
— Да.
— Он мой любимый художник. Особенно люблю его изображения Марии.
— Вы имеете в виду Деву Марию?
— Да. Но забудьте об иконах с печальными глазами; он писал Марию сильную, яркую, вескую, исполненную мужества. У него это скорее Афина, чем Мадонна, спокойная, невозмутимая, интеллектуальная, с прямыми бровями и широко разведенными руками.
— Не общепринятый взгляд на материнство в таком случае. Не возражаете, если я немного здесь побуду? Просто посижу тихонько. Не хочется говорить, особенно о матерях, но хочется побыть с кем-то.
Словно гордый ястреб спустился к нему с высоты и, сложив крылья, уселся неподалеку. И чувство неимоверной благодарности накатило на Люциуса. И все это лишь из-за нескольких минут ее присутствия. Господи, ну и сильно же его забрало!
Он занялся смешиванием красок, хотя ни при каких условиях не смог бы применить получившийся розовый тон.
— Вперед, облегчите боль словами. — Художник старался говорить с напускной беспечностью. — Вы мне не помешаете.
— Выглядите совсем иначе, когда работаете с красками. То же самое у меня, когда я занимаюсь музыкой, и подозреваю, что так же у Марджори, когда она пишет.
— Вы профи. А я любитель.
— Вы тоже могли бы стать профессионалом. У вас для этого есть все данные.
— Большей частью дело даже не в таланте, а в стечении обстоятельств — это они определяют карьеру художника.
— Обстоятельства могут меняться. Или быть изменены.
Да, согласился Уайлд мысленно. Но прошлое и воспоминания о нем — не могут; это нечто, что ты изменить не в силах. То, что совершил, остается с тобой навсегда, а среди того, что он совершил, затесалась такая пустяковина, как убийство человека. Который, как назло, оказался братом Делии.
Словно бы прочитав его мысли, Воэн вдруг горячо произнесла:
— Это правда насчет Босуэлла!
— Что правда?
— Все. То, что говорили те люди на военно-полевом суде. Он действительно был чудовищем и представлял угрозу. Послушайте, Люциус, если бы он не умер, если бы вернулся в Англию к мирной жизни, то после шести лет убийств и бог знает чего еще, он стал бы самым опасным человеком в стране. Он не бросил бы это занятие. Война не насытила бы его жажду убивать.
— Ваш брат мог бы остаться в армии, сделать карьеру профессионального военного.