Она взяла в руку к; ложку.
— Я могу поесть сам, — решительно сказал он. — Ложка не такое опасное орудие, как бритва, а рагу нельзя расплескать, как суп. К тому же мне теперь значительно лучше. С тех пор как меня отбрили, то есть побрили.
Она внимательно взглянула на него.
Он улыбнулся с самым невинным видом.
Алые словно шиповник щечки раскраснелись еще сильнее, и она ушла. Рагу было таким вкусным — пальчики оближешь. Он ел медленно. Ему было слышно, как они ели за столом, позвякивали посудой и разговаривали о событиях дня. Дети по очереди рассказывали о том, что думают по поводу этих событий. Они смеялись и даже дружески подтрунивали друг над другом. Такого по-настоящему семейного обеда ему никогда не доводилось наблюдать.
Когда они с Маркусом были мальчиками, они большей частью обедали в детской под наблюдением вереницы часто сменявшихся суровых накрахмаленных особ, каждую из которых называли нянюшкой.
Рано или поздно мама всегда находила у очередной нянюшки недостаток, и ее место занимала новая, такая же суровая и лишенная чувства юмора, как и предыдущая.
Мама терпеть не могла конкуренцию за привязанность своих мальчиков.
Обеды в детской проходили тихо, причем основное внимание уделялось поведению за столом. Разговаривать не разрешалось. Еще хуже бывало в тех редких случаях, когда одного или обоих мальчиков звали за семейный обеденный стол, где отец проверял, как себя ведут. Оба они очень нервничали и преимущественно молчали, а отец засыпал их вопросами и отпускал на их счет критические замечания.
Но здесь, будучи отделен от обедающих занавеской, он слышал, как Мэдди спрашивала каждого из них, как он провел день, а они с удовольствием рассказывали ей, спорили и смеялись. Смех за обеденным столом! Услышав такое, отец бы...
Он замер. Ложка выпала у него из руки, звякнув о тарелку. «Папа? Мама? Маркус?»
Неужели к нему возвращается память?
— С вами все в порядке, мистер Райдер?! — крикнула она.
— Да, благодарю вас. Просто я стал немного неловок, — ответил он.
Он вспомнил... что? Он закрыл глаза и попытался вспомнить что-нибудь еще. Кто он такой? Как его зовут?
Однако в его памяти по-прежнему были дырки словно в швейцарском сыре. Он знал, что ему есть о чем вспомнить — просто воспоминания появлялись и тут же исчезали: стоило ему уловить что-то краем глаза, как в тот же момент это что- то исчезало, как будто его и не бывало.
Но кое-что он все-таки вспомнил. Людей. Свою семью. У него были родители и брат по имени Маркус.
Как звали отца? И где находилась эта детская? Он помнил лишь, что это была длинная комната на верхнем этаже большого каменного дома. Окна там выходили на запад, и вечером можно было стоять у окна и наблюдать, как садится солнце. Из окон был виден парк, за ним лес. А еще дальше — горы.