— Огорчился из-за того, что я не сбежала из монастыря? Это что, укрепило бы наши отношения? Конечно, раньше всякие развратники не брезговали монашками…
— Дело не в том, — сухо ответил он. — Ты и сама прекрасно знаешь.
Ей наконец удалось взять себя в руки. Надо было бороться, а Ольга, казалось, уже на грани истерики.
— В чем же дело?
— Просто это могло бы объяснить некоторые вещи. Твою таинственность, прошлое, о котором ты никогда не рассказываешь. Пять лет назад приехала в Сан-Рафаэль, но так никто и не знает, откуда ты, кем была раньше. Я не хотел приставать с расспросами… Не хотел надоедать… Я уважал твое инкогнито, если можно так выразиться… А когда этот болван Людон сказал, что пятнадцать лет назад некая Эдит Рюнель ушла в монастырь, я думал, что все понял, и решил честно с тобой поговорить.
Снова задребезжал ее смех.
— А теперь жалеешь, — выдохнула Эдит.
— Конечно! Все бы объяснилось, и тебе бы стало легче. Я даже радовался, когда ехал сюда. Думал, все прояснится, и мы спокойно сможем думать о будущем.
— Странно, — сказала она. — Ты бы взял меня такой, как есть? Без серьезных причин монастырь не покидают, к тому же потом я вела довольно фривольную жизнь, очень далекую от того, чему меня могли долгие годы учить в монастыре.
— Может быть, ты хотела забыться, отринуть от себя все это, окончательно порвать с монастырскими правилами.
Она подошла к нему, надеясь, что он наконец ее обнимет и все кончится.
— Милый мой бедняжка. Я просто в отчаянии.
— Эдит… Кто ты? Иногда мне кажется, что ты долгое время жила отшельницей, и теперь никак не можешь адаптироваться. Я даже думал, что ты сидела в тюрьме…
Ольга вздрогнула.
— В тюрьме?
— Что ты так испугалась?
— А может быть, я иногда завидую заключенным, — медленно протянула она. — Нет, в тюрьме я не была.
— Или тебя держали взаперти? В плену? Тогда кто? Кто отнял у тебя свободу?
«Я сама!» — хотелось ей ответить. Или, точнее, Ольга Прадье, обкорнавшая ее жизнь, сделавшая ее гнусной, отвратительной. Ольга Прадье никогда не осмеливалась соприкоснуться с обществом, в котором вращался ее муж и тем самым обрекла себя на добровольное заточение. Ольга Прадье совсем не развивалась, она так и осталась обиженной мещаночкой, жестоко за себя отомстившей.
— Давай больше не будем об этом, — попросила Эдит.
На том все и кончилось, но у Пьера Морга весь вечер был какой-то задумчивый вид, и она не на шутку испугалась за свое новое счастье. Может, лучше было бы как-то все объяснить, удовлетворить любопытство любимого, чем оставлять его наедине со своими сомнениями.