Отец Балдред долго молчал, обдумывая услышанное, потом неожиданно и печально сказал:
— Значит, Он всё-таки не пришёл…
— Прости, кто не пришёл? — удивился Гарри.
— Спаситель, — пояснил Балдред, — священные книги христиан ясно обещали его Второе Пришествие… Скажите, из какого времени вы прибыли к нам?
— Наш век — двадцать первый, — сказал Дуэгар, внимательно глядя на монаха, а ваш — пятый по нашему счёту.
— Двадцать первый… То есть это означает, что нас с вами разделяет полторы тысячи лет?! — вскочил на ноги Балдред, — но в это совершенно невозможно поверить! Простите меня, дети мои, я должен немного побыть один! — воскликнул он и выбежал из домика.
— Что это с ним? — удивлённо спросил Дуэгар, наливая себе ещё кружку эля.
— Он очень религиозный и искренне верующий человек, — пояснила Моргана, — вероятно, то, что вы сказали, как-то задело основы его веры…
Гарри и Дуэгар переглянулись и замолчали. Дуэгар безмятежно потягивал эль, Моргана отодвинулась в тень, и её лица совсем не было видно, а Гарри нервничал. Он уже собирался идти на поиски отшельника, как вдруг тот появился на пороге избушки.
— Ещё раз простите мне мою несдержанность, друзья мои, — сказал он, склонив голову, — но то, что вы сказали, оказалось для меня столь удивительным, что я должен был хоть немного побыть один, чтобы моя бедная голова не лопнула на тысячу кусков! Итак, нас разделяет полторы тысячи лет, — сказал он, усаживаясь на лавку и машинально наливая себя эля, — поймите, я не могу себе представить такой пласт времени, это выше моих возможностей…У меня кружится голова… Сколько поколений людей сменилось на Земле за эти века! Наверное, ваш мир непредставимо отличается от нашего…
— Земля, небо, море, лес, птицы, звери — точно такие же, — улыбнулся Гарри, — вот мы едим лепешки, испечённые полторы тысячи лет назад, и они насыщают нас. Да и эль, пожалуй, не очень-то изменился. Честно говоря, и люди изменились мало: они стали гораздо образованнее, но не стали умнее. К примеру, наши дети знают больше, чем ваши мудрецы, но остаются при этом обычными детьми. Простые человеческие чувства, такие как любовь, ненависть, голод, страх, жажда, зависть — остались неизменными, а ведь это они правят миром. Войны, болезни, несправедливость — всё это тоже, к несчастью, осталось. Изменилась форма, а содержание осталось прежним.
— Кажется, я понимаю вас, — кивнул Балдред, — другого ответа я и не ждал, хотя, услышав вас лет этак двадцать назад, я был бы, наверное, страшно разочарован и пошатнулся в религиозных устоях. Сейчас же моя вера в людей претерпела некоторые изменения… Но, умоляю вас, скажите, в вашем мире верят в Спасителя? Молятся ему? Я хочу услышать ответ и… боюсь его. А вдруг…?