…Звёзды, звёзды, звёзды… Звёзды без счёта… Алые всполохи и слепящие белые вспышки… Ощущение Силы, переполняющей всё моё существо, Силы, способной гасить эти звёзды…
На жертвеннике умер первый из испанских солдат, но мне это почему-то безразлично — абсолютно безразлично. Я словно вижу всё происходящее со стороны, как будто оно меня ни в малейшей степени не касается.
— Тебя это и не должно касаться, — раздаётся вдруг в моей голове, — что тебе до них. Это просто маленький Мир, один из великого множества Миров, в котором ты проходишь Искупление…
Предсмертные крики убиваемых и ликующие вопли дикарей сливаются в один монотонный шум. Сильные руки подхватывают меня и тащат к жертвеннику.
— Держись! — в неведомом голосе явно слышится тревога. — Держись! Хоть немного продержись, мы придём за тобой!
Меня валят на залитый липкой горячей кровью камень, выгибая спину. Грудь выпячивается вверх, навстречу окровавленному обсидиановому ножу в руке жреца. Но ведь…
…я почти всемогущ… (откуда я это знаю?). Ну что мне стоит разорвать путы, взлететь и одним движением мысли превратить в пепел всех этих прислужников кровавых богов… Я и не на такое способен, вот только зачерпнуть Силы…
Нож медленно-медленно падает мне на грудь. И я вдруг понимаю, что это я задержал смертоносный разбег каменного лезвия.
— Держи-и-и-сь!!! — кричит мысленный голос.
На забрызганном кровью лице жреца неприкрытое изумление, пробившее маску его привычной бесстрастности. Служитель Уицилопочтли не понимает, что происходит. И тут я чувствую волну чужой злой магии, которая гасит маленький костёр подле самого моего сердца.
…А Силы нет — ни капли… — думаю я (или не я?). — Я когда-то уже испытал такое, падая с огромной высоты — где-то здесь, поблизости… И рядом со мной была… Неужели та самая девчонка, что стояла на пирсе в Палосе и провожала взглядом нашу уходящую в Новый Свет каравеллу? Неужели?! Да, это она! А голос, доносящийся из невероятного далека, звучит всё слабее и тише: «Держи-и…»
Каменный клинок впивается в моё тело, я слышу, как хрустит разрезаемая плоть, как обсидиановое жало раздвигает рёбра, хотя боли почему-то нет.
Господи Всемогущий, прими мою душу грешную…
* * *
Темноту и тишину храма разорвал свет факелов и лязг мечей: латиняне. Танит смежает веки — во мраке, отползающем под натиском трепещущих языков пламени, остаётся только каменная статуя богини…
Сервилий первым ворвался под гулкие своды: центурион не любил прятаться за спины солдат, тем более сейчас, когда он явственно ощущал страх, закравшийся в их сердца. Ещё бы! Ему самому не слишком уютно в недрах этого злого храма, стены которого сочатся проклятьями пунических богов. Ничего, их сила отступит перед богами Рима точно так же, как военная мощь детей Ваала уступила силе мечей сынов Ромула.