Я не выдержала и опустила глаза. Он продолжал свою речь беспристрастным, увещевающим голосом.
- Изгнание - вещь противоестественная. Оно в корне отличается от эмиграции. В одном случае человека мучает лишь ностальгия, в другом - неизбывная боль. Милош слишком рано столкнулся с этой болью, слишком рано привык к ней и не смог судить о ее истинных масштабах, не смог отнестись к ней с должным уважением. Я понятно выражаюсь? Он начал смотреть на боль как на неотъемлемую часть бытия и посчитал своим долгом перехитрить ее, чтобы выжить. За долгие годы жизни на самом краю он научился всяким уловкам, научился расчетливости. При других обстоятельствах этого бы не произошло, но жизнь заставила его поступать именно так. В итоге он совершенно упустил из виду главную цель своего настоящего и будущего. Я понятно выражаюсь? Мне трудно говорить по-английски. Слишком к немецкому привык.
Он вел беседу очень мило, однако тон ее совершенно не соответствовал содержанию. На губах играла улыбка, но в ней не было ни капли тепла, а в голосе - ни капли нежности; он просто отдавал дань вежливости. Я злилась, но не смела показать этого, потому что Алексис пугал меня.
- Ваш английский превосходен, - сказала я.
- И все же вы со мной не согласны? - улыбнулся он.
- Я не уверена, что правильно поняла вас.
- Да, конечно, это естественно. Я бы даже удивился, если бы вы меня поняли. - Он как-то странно рассмеялся, не без юмора и не без тепла. Я подняла на него взгляд, и он подбодрил меня улыбкой. Играет в кошки-мышки?
- Что вы имеете в виду под словом «расчет»? И какое отношение расчет имеет ко мне? - нехотя проговорила я, понимая, что загнана в угол, что именно этого вопроса он и ждал.
Алексис поднялся и подошел к окну. Шиферные крыши сияли под дождем над серыми домами - цвета охры, розовато-лиловые, голубые. Откуда-то доносились звуки арабской музыки.
Милош открыл дверь и увидел нас, молча стоящих у окна. Он раскраснелся от холода и закашлялся от быстрого подъема на четвертый этаж. На лице его отразилось мимолетное удивление - не слишком радостное, но оно тут же исчезло, и он бросился к гостю. Смех и объятия. Я была поражена, увидев, с какой любовью и удовольствием Алексис смотрит на брата. Но я была слишком молода для подобного рода хитростей, слишком неискушенна, чтобы противостоять Алексису с его странностями. Чутье подсказывало мне недоброе, однако я старалась отмахнуться от своих мыслей, заставить себя поверить в то, что ничего необычного не происходит, что это всего лишь еще один серб, а не загадочный судья и не змей, который пытается встать между нами. Если бы я была старше, если бы мы оба были старше, если бы Алексис не был таким категоричным, могло ли все сложиться иначе или нет?