Созерцая эту картину, я спросил себя, где моё тело? Приспособления, которые переместили мое зрение и пальцы в другое место комнаты, принципиально не отличались от тех, что соединяли мои родные глаза и руки с мозгом. На протяжении эксперимента разве не были манипуляторы по сути моими руками? А увеличительные линзы перископа — моими глазами? Я превратился в вывернутое наизнанку существо с фрагментированным телом, расположенным в центре вспученного мозга. Именно в такой невероятной конфигурации я приступил к исследованию себя.
Я повернул микроскоп к одному из блоков памяти и начал изучать его конструкцию. Я не питал иллюзий, что сумею расшифровать свои воспоминания, однако надеялся разгадать способ, с помощью которого они были зафиксированы. Как я и предсказывал, пачек фольги там не оказалось, но, к моему удивлению, я также не увидел ни наборов шестеренок, ни рядов переключателей. Вместо этого блок, казалось, представлял собой банк воздушных трубочек. Сквозь зазор между трубочками я мельком увидел рябь, проходящую по внутренностям блока.
Длительное изучение при максимальном увеличении позволило получить первое представление о работе устройства. Трубочки разветвлялись на крошечные воздушные капилляры, которые переплетались с густой решеткой из проводов, усыпанных золотыми листочками. Под действием струек воздуха, вырывающихся из капилляров, листочки удерживались в различных положениях. Не было переключателей в привычном смысле этого слова, так как листочки не могли сохранять свое положение без поддержки воздушного потока, но я предположил, что именно они и служили переключателями, которые я искал, то есть их совокупность и была тем носителем, в котором записывались мои воспоминания. Замеченная мною рябь была, скорее всего, процессом воспоминания — положение листочков считывалось и информация уходила назад в устройство, реализующее мыслительные процессы.
Вооруженный этой догадкой, я развернул микроскоп к устройству мышления. Здесь была та же решетка из проводов, но листочки на них не удерживались в каком-то единственном положении. Вместо этого листочки трепетали, и настолько быстро, что были едва различимы. В итоге почти все устройство, казалось, непрерывно шевелилось, хотя состояло больше из решетки, нежели из воздушных капилляров, и я задумался, как воздух мог достигать всех золотых листиков в нужной последовательности. В течение многих часов я внимательно следил за золотыми листочками, пока не догадался, что они сами и выполняли роль капилляров. Листочки формировали временные каналы и клапаны, которые существовали ровно столько, сколько было нужно, чтобы перенаправить потоки воздуха на другие листочки, а потом исчезали. Устройство претерпевало непрерывную трансформацию, модифицировало себя в результате своей работы. Решётка была не столько машиной, сколько страницей, на которой машина была написана и на которой сама машина непрерывно писала.