Укрепившись в этой мысли, Егор почувствовал себя увереннее. Но когда вернулся в купе и обнаружил там Изольду в каком-то замысловатом одеянии: то ли нарядный халат, то ли кимоно, снова ощутил какое-то легкое головокружение. На столике уже стояли стаканы, были красиво разложены печенье и конфеты…
Оказалось совершенно невозможным просто быстро выпить чай и лечь спать. Да и никакого такого желания Егор не испытывал. Напротив, хотелось еще поговорить со своей попутчицей, узнать о ней побольше. Зачем? Вот на этот вопрос он ответа не знал. Хотелось — и все.
— А кто вы по профессии, Изольда? — спросил он, нарушая затянувшееся молчание.
— Журналистка, — немедленно ответила она. — Журналистка и поэтесса. Мои стихи уже публиковались в двух альманахах.
Она назвала их, но Егор и понятия не имел, что такие существуют.
— А о чем вы пишете? Не стихи, а… ну, как журналистка.
— Да обо всем, — улыбнулась она, блеснув мелкими острыми зубками. — В основном, конечно, о людях.
— Вы, наверное, много ездите?
— Вполне достаточно, чтобы ценить возможность побыть дома, а не мотаться по гостиницам.
— Вы и сейчас в гостинице остановитесь?
— Нет, у друзей. А вы?
— В «Октябрьской», — неожиданно для себя самого ответил Егор.
И тут же раскаялся: ну, зачем он это сделал, кто его тянул за язык? Сказал бы просто — «в гостинице», и все дела. Хотя Изольда не производила впечатления навязчивой женщины.
И уж тем более — хищницы. С одной такой девицей ему пришлось иметь дело в студенческие годы, насилу отбился. Девица — приезжая откуда-то из Сибири, во что бы то ни стало желала стать столичной жительницей и Егор представлялся ей именно тем человеком, который может этот статус обеспечить на законных основаниях.
— А вы чем занимаетесь, Егор? — услышал он голос Изольды.
— Я дизайнер.
— Довольно широкое понятие. Дизайнер чего?
— Ювелирных изделий.
— Как романтично! Обожаю ювелирку!
Он невольно перевел взгляд на ее руки и отчетливо увидел, что обручального кольца нет. Было несколько колец с камнями, тяжелый, вычурный браслет и неожиданно миниатюрные часики, в которых наметанный глаз Егора тут же определил дешевую азиатскую подделку.
— У вас очень красивые руки, — вырвалось у него, опять-таки совершенно неожиданно.
Изольда только улыбнулась. Наверное, она привыкла к подобным комплиментам.
— Драгоценности… Об этом можно написать прекрасное стихотворение, — как бы про себя произнесла она.
Егор промолчал. Стихи он, в принципе, любил — классические. В родительской библиотеке были и Блок, и Пастернак, и Есенин, и Маяковский и, конечно же, Пушкин, Лермонтов, Фет, Тютчев. Были и известные советские — Евтушенко, Вознесенский, Рождественский.