Его светлость только хмыкнул.
Он сидел, сложив на груди руки, и ни единым жестом не сопроводил ее повествование. Даже когда она закончила и помедлила, чтобы дать ему время задать вопросы, каковых у него наверняка накопилось множество, он продолжал молчать.
– Мы почти приехали, – сказала она, бросив взгляд в окно. – Может вам лучше осмотреться на месте, прежде чем вы ввяжетесь в это дело.
– Я знаю эту округу, – произнес он. – Жуть как респектабельно для Корали Бриз. В сущности меня удивляет, что она может себе позволить обитать здесь. Товар, которым она торгует, едва ли высшей пробы. До мисс Мартин ей далеко. – Герцог бросил на Лидию быстрый взгляд. – Полагаю, вы довольствуетесь собственными исключительными соображениями в выборе близких друзей. По всей видимости, вы предпочитаете крайности. Одна ваша подруга высокооплачиваемая шлюха. Другая едва вышла из пансиона для благородных девиц. Вы знакомы с мисс Прайс лишь несколько недель, а уже готовы рисковать собственной шеей, чтобы возвратить ей безделушки.
– Ценность этих безделушек главным образом заключена в их душевной значимости, – пояснила Лидия. – Вам не понять.
– И даже не хочу, – подтвердил он. – Женщины вечно волнуются из-за тех или иных пустяков. Я знаю, что для них и плата за чулки – уже катастрофа. Вы соизвольте «понимать» все, что вам угодно. Меня же заботят куда более скучные вещи, вроде того, как войти и выбраться оттуда незамеченным. Ежели обстоятельства сложатся, то наверно и прикончить кого-нибудь придется, и Джейнз денно и нощно будет пилить меня. Он всегда приходит в скверное расположение духа, когда я являюсь домой с кровавыми пятнами на платье.
– Кто такой Джейнз? – моментально встрепенулась Лидия.
– Мой камердинер.
Лидия повернулась и внимательно изучила Эйнсвуда.
Его густая темная шевелюра выглядела так, словно по ней прошелся граблями пьяный садовник. Помятый шейный платок развязался. Жилет был расстегнут, а из-за пояса торчал выбившийся подол рубашки.
Ее обдало жаром при мысли, что кое-какой вклад в его помятый вид внесла и она. Она горячо надеялась, что не все было ее рук делом. Не отложилось у нее в памяти, чтобы она там что-то расстегивала или вытаскивала. Беда в том, что она больше не могла ручаться, что память ее надежней, чем сила разума или самообладания.
– Вашего камердинера стоило бы повесить, – сказала Лидия. – Принял бы во внимание хоть ваш титул, если ничего другого не может, прежде чем позволил вам выйти из дома в таком распущенном виде.
– Кто бы говорил, – возразил его светлость. – У меня, по крайней мере, хоть одежда имеется.