— А вдруг узнает миссис Браун? — испуганно промолвила Полли.
— А она знает, — небрежно бросила Кэти.
Полли замахала руками, а потом с изумлением уставилась на девушку своими глазищами.
— Ну, ты — молодец! — восхищенно произнесла она. — Всего за две недели влюбила в себя Гарри и покорила хозяйку!
— Ничего я такого не делала, — начала оправдываться Кэтрин. — Я не знаю, почему все так произошло. И потом, неизвестно, чем все это закончится… Уж ты, наверное, знаешь, Полли, что любовь хозяев легко может смениться равнодушием, нелюбовью или даже ненавистью.
— Да, это так… — закивала головой Полли, вспомнив что-то из опыта своей жизни. — Еще все мы заметили, — доверительно продолжала добрая негритянка, — что хозяйка полюбила тебя, как дочь. — Она немного помолчала, а потом добавила с грустью в голосе: — Это и понятно…
— Что понятно? — поинтересовалась Кэти. Полли вздохнула и промолчала. Чувствовалось, что ей трудно держать язык за зубами. Но Кэти и не настаивала. Она уже давно поняла, что есть какая-то тайна, связанная с прошлой жизнью в доме. Но расспрашивать повариху считала неприличным и неуважительным по отношению к хозяйке. Однако Полли буквально разрывалась от желания приоткрыть секрет. И наконец произнесла страшным шепотом:
— У нее есть дочь. Она ее выгнала и всем запретила даже вспоминать о ней…
И тут же испугавшись, Полли зажала себе рот обеими руками. Но Кэти успокоила ее:
— Не волнуйся, я никому не скажу… И вообще, ты ничего не говорила, а я ничего не слышала.
За время отсутствия Гарри миссис Браун еще больше привязалась к Кэтрин. А Кэти делала все, чтобы пожилая дама чувствовала в ней необходимость. Она старалась предвосхитить все ее желания, веселой шуткой отвечала на вздорные замечания, что нередко вызывало смех чуткой на юмор женщины. Кэти научила миссис Браун играть в вист и показала прелесть некоторых пасьянсов, известных ей от матери. Но самой большой радостью для обеих были прогулки и чтение пьес. Они стали разыгрывать их, по очереди читая роли. А однажды миссис Браун попросила Кэти надеть костюм Офелии, сохранившийся с ее звездных времен и более тридцати лет пролежавший в коробке в дальнем углу гардеробной комнаты.
Когда Кэтрин, надев белокурый парик с локонами до плеч и розовое воздушное платье со светло-зеленой туникой, пришедшееся ей впору, вошла в комнату миссис Браун, та прижала руки к груди и воскликнула:
— Офелия, тебя я вижу снова, ты как заря рассветная прекрасна…
Затем она отстранилась, как художник, готовый сделать последний мазок на полотне, и критически проговорила: