— Заходи, варвар. Главная сводня ждет тебя, — буркнула она.
Дагон медленно шагнул вперед. Обстановка шатра оказалась поистине роскошной. Женщина в парчовом одеянии, уже без чадры, сидела на небольшом возвышении. Несмотря на пышные формы, она оказалась настоящей красавицей: кожа цвета белого жасмина, тонкая и мягкая, как шелк… прямой носик, маленький, похожий на розовый бутончик рот.
— Входи! Входи!
Пухлая ручка поманила его, темные глаза сверкнули.
— Садись напротив. Ты голоден? Ну, разумеется, — ответила она сама себе, прежде чем он успел раскрыть рот. — Сомневаюсь, что еда в невольничьих бараках может быть хотя бы съедобной, не говоря уже о вкусе.
С полдюжины девушек принялись расставлять тарелки и блюда, от которых исходили соблазнительные запахи. Золотой кубок наполнили темно‑красным вином. Ноздри Лагона судорожно дернулись.
— Сначала назови свое имя, а потом поужинаешь, — велела леди Зинейда. — Уверена, ты уже знаешь, кто я. Рамасхан бурлит слухами. Настоящее гнездо сплетников.
— Я Дагон, принц Арамаса, — не колеблясь ответил он и потянулся к кубку.
— И как же ты попал на невольничий рынок Рамасхана, Дагон, принц Арамаса? — удивилась она, поднимая брови.
— Из‑за предательства своего брата‑близнеца, желавшего занять отцовский трон, — пояснил Дагон. Он разорвал цыпленка и стал жадно есть.
— Ты родился первым, — констатировала Зинейда.
Дагон кивнул и проглотил крылышко.
— Да, госпожа. Говорят, когда я появлялся на свет, пальцы Ногада вцепились в мою щиколотку, словно он пытался помешать мне войти в мир раньше его.
— Грозный враг, — кивнула Зинейда. — Поешь, и мы потолкуем.
Дагон жевал медленно, тщательно, не позволяя себе объедаться: он слишком хорошо знал, что происходит с людьми, которые после долгого поста набрасывались на еду. Вот уже несколько месяцев он почти голодал.
Дагон прикончил цыпленка, каравай хлеба, проглотил с дюжину устриц, запивая красным вином, так что служанке пришлось дважды наполнять его кубок. Когда ему предложили блюдо с фруктами, он выбрал персик, разломил и, восторженно жмурясь, проглотил, не обращая внимания на то, что по подбородку течет сок. Наконец, дочиста облизав пальцы, Дагон поднял глаза на Зинейду.
— Вы всегда так хорошо кормите рабов, госпожа?
— В Каве никто не голодает, — спокойно объяснила она. — Мы никогда не обращаемся с людьми жестоко. В отличие от мужчин.
— Но все же без них вы не можете обойтись, — тихо возразил он.
— Они трудятся в полях, рудниках и выполняют другую тяжелую работу.
— А где мое место? — полюбопытствовал Дагон.
— А ты умен, — одобрительно кивнула Зинейда, игнорируя намек. — Я верю тому, что ты сын короля, ибо осанка у тебя благородная. После того как я купила тебя, несомненно, нашлись люди, которые наполнили твои уши непристойными слухами, и многие из них правдивы. Да, мужчины Кавы — невольники и служат женщинам, но почему это так уж отличается от тех государств, где женщины во всем подвластны мужчинам?