И, стиснув зубы, чтобы не раздробить верхнюю челюсть о нижнюю, покрепче зажмурясь, чтобы не воткнулась ненароком в глаз какая-нибудь соломина, Филарет принялся молить Господа, чтобы зачел ему сии мучения при раздаче будущих благ… когда бы ни наступил тот вожделенный миг!
Будущее показало, что Господь в это мгновение как раз отверз слух свой к мольбам малых сих и услышал Филарета.
Но это показало будущее, а в настоящем, когда измученный, опозоренный пленник прибыл наконец в Тушино и возница сообщил, кого привез, Димитрий был вне себя от гнева, что переяславцы осмелились так поступить с митрополитом Ростовским. Бог весть, какая часть этого гнева была подлинной, какая наигранной, однако тщеславие Филарета могло быть вполне удовлетворено. Димитрий велел плетьми гнать из саней поганую бабу Наташку, вознице отвесил хорошую заушину, что скакал немилосердно и порядком порастряс владыку… Самозванец лучше и скорее других сообразил, какую выгоду он может извлечь из этого почетного пленника. В Тушине, как в новой русской столице, не хватало только патриарха, и вот Филарет был осыпан милостями и почестями, чтобы согласился принять сей сан. Филарет милостиво согласился, присовокупив, что служит не царям, а народу и вере. Именно эти его слова имел в виду келарь Троице-Сергиевой лавры Авраамий Палицын, когда, составляя свою летопись Смутного времени, написал: «Филарет был разумен: не склонился ни направо, ни налево и в истинной вере пребыл тверд».
Ну, тверд так тверд… С другой стороны, писано сие было уже спустя несколько лет, когда ни Димитрия, ни Шуйского не было в живых, а все самые смелые чаяния Филарета сбылись: он стал не просто патриархом, но и отцом нового русского го…
Нет, пока не стоит об этом, ведь это все еще впереди, впереди, впереди! Воротимся в настоящее.
Димитрий дал Филарету в почесть золотой пояс, приставил служить ему рабов. Его нарекли патриархом. По свидетельству некоего иноземца, Филарет подарил воскресшему царю дорогой восточный яхонт, находившийся в его жезле. Но в Тушине все же побаивались Филарета, не вполне доверяли ему и откровенно следили за ним. В самом деле, было от чего! Признав первого Димитрия, получив от него милости, он потом служил Шуйскому, открывал мощи Димитрия Углицкого, теперь служил второму Димитрию и, конечно, не мог быть ему столько же предан, сколько сам был ему нужен.
Тем не менее именем новоиспеченного патриарха писались грамоты, и признание Филаретом Димитрия усилило расположение и доверие народа к новоявленному царю. Филарета считали ближайшим родственником прежней царской династии и верили ему более, чем кому-то другому.