Делагарди сконфуженно покосился на товарища. Скопин-Шуйский, внезапно побледневший, с закрытыми глазами, покачивался в седле.
– Что с тобой? – чуть не вскрикнул француз, но Михаил Васильевич открыл глаза, слабо улыбнулся:
– Все хорошо! – и выровнял шаг своего коня: всадники приближались к группе бояр, стоявших посреди дороги с хлебом-солью.
Отдавая необходимые приветствия и старательно улыбаясь направо и налево, Делагарди исподтишка взглядывал на Скопина-Шуйского и обеспокоенно подмечал, что бледность так и не сошла с его лица, а серые, всегда ясные глаза полны тоски.
«Дьявол ее побери, эту бабу! – сердито подумал Делагарди. – Вот же ведьма! А с виду – ну просто Богородица с младенцем Иисусом!»
Впрочем, он прекрасно понимал, что дело было не столько в этой синеглазой женщине с ребенком, сколько в той, другой, которая стояла на крепостной стене и пронзительным голосом накликала проклятия на голову Скопина-Шуйского…
Это случилось чуть ли не месяц назад, когда они осадили Димитров. Едва покончив с поляками под Троицей, послали отряд под началом князя Ивана Семеновича Куракина – выкурить Сапегу из Димитрова. К нему присоединились и шведы Делагарди. Было их тысяч до четырех. Сапега сначала дал бой за городом, однако мгновенно понял свою промашку. Поляки на конях и в тяжелом вооружении не могли ловко поворачиваться на вязком, липком снегу, ну а русские и шведы, более привычные к зиме и снегу, проворно сновали по снегу и льду на своих деревянных лыжах – легких, загнутых внутрь, недлинных и широких, устойчивых. Соединенное войско сразу побило многих поляков, прежде чем Сапега повернул своих гусар назад и заперся в городе. Войска у него осталось полторы тысячи – основная часть отряда разбрелась за Волгу. Припасов в городе было мало, и Сапега послал гонца к Рожинскому в Тушино – просить подмоги.
Но тому было не до Сапеги. После бегства Димитрия и Марины (об этом были мгновенно осведомлены русские и уже торжествовали победу) в Тушине начался подлинный раскол. Часть донцов ушла к Марине в Димитров, часть ринулась в Калугу, а часть пошла к Сигизмунду. Рожинский едва поспевал удерживать свою расползающуюся команду и поэтому не сразу откликнулся на просьбу боевого товарища, да и откликнулся весьма скупо, ибо недолюбливал Сапегу. Отправил всего лишь двое саней с боевыми запасами да двадцать человек для их сопровождения.
В зимнюю ночь, пользуясь темнотой, они пробились в Димитров, обманув русских, которым показалось, что идет большая сила. Подступивший на следующий день к Димитрову Скопин-Шуйский с основными силами едва голову не снял с князя Куракина за дурость, но дело уже было сделано: какое-никакое подкрепление получено, полякам прибавилось сил и бодрости.